Leo Spitzer

Аннотация

The publication presents a dictionary article prepared for the Bakhtin Encyclopedia.

Толық мәтін

Шпитцер, Шпицер (Spitzer) Лео (07.02.1887, Вена, Австро-Венгрия – 16.09.1960, Форте-деи-Марми, Италия) – выдающийся филолог, специалист в области романского языкознания, истории романских литератур, философ языка. Ближайший единомышленник К. Фосслера.

Учился в ведущих европейских университетах (Вена, Париж, Рим, Лейпциг). Ученик одного из крупнейших языковедов-романистов конца XIX – начала ХХ в. В. Мейер- Любке, под руководством которого в 1910 г. защитил диссертацию «Словообразование как стилистический прием». В ней, по определению В.П. Мурат, «особенности стиля Ф. Рабле рассматриваются как выражение его особой манеры видения мира» [9, с. 594]. С 1913 г. – приват-доцент Венского университета. В годы Первой мировой войны служит в цензурном управлении, где, в частности, работал с письмами итальянских военнопленных, материал которых использовал в своих исследованиях итальянской разговорной речи. С 1920 г. преподавал в Боннском университете, с 1925 г. – профессор Марбургского, с 1930 г. – Кельнского университетов. В 1933 г., после прихода к власти нацистов, уволен из университета по причине еврейского происхождения. С 1933 г. – в эмиграции в Турции, где работал в Стамбульском университете, с 1936 г. – в США, где возглавлял кафедру романской филологии в университете Джонса Хопкинса.

Одну из самых значительных заслуг Шпитцера для современного языкознания В.П. Мурат видит в следующем: «констатируя разрыв, существующий между историей культуры и наукой о языке, от которого страдает находящееся на границе этих наук изучение стиля писателей, Шпитцер подчеркивает, что для выявления полной картины своеобразия стиля писателя необходимо установить все, что для него стилистически значимо, и поста- вить в связь с его личностью. Шпитцер вводит понятие индивидуальной языковой системы писателя, каждый из признаков которой может встретиться в другом тексте, но совокупность которых единственна в своем роде. Здесь в общих чертах намечается метод исследования „стиля личности в стиле языка“, который впоследствии получил название индуктивно-дедуктивного метода в стилистике, или метода „филологического круга“. Исследование движется от найденной стилистически значимой детали к ее интерпретации в свете особенностей духовного мира писателя, к интерпретации „из языкового окружения“ писателя, обусловленного литературной и социальной историей. Состоятельность полученной интерпретации проверяется ее применимостью для объяснения и других стилистических фактов в языке данного автора» [9, c. 594–595].

В своем понимании стилистики, опирающемся на принципы компаративизма, Шпитцер отстаивал значение индивидуальности писательского стиля и важность воздействия социума на формирование художественных методов и приемов конкретного автора. В 1940–1950-е гг. в развернувшихся в американском лингвистическом сообществе дискуссиях выступал с критикой схематизма раннеструктуралистского и дескриптивистского подходов. Традиционно считающийся последователем К. Фосслера и Б. Кроче Шпитцер, по точному замечанию Р. Уэллека, отличался неординарностью идей и осмысленной самостоятельностью научных решений, заметно расширивших возможность современной теории стиля и романских исследований [12].

Можно предположить, что интерес к взглядам Шпитцера возникает у М.М. Бахтина в процессе осмысления «материальной эстетики» европейского и русского формализма и альтернативных ей течений философско-филологической мысли Запада, в частности К. Фосслера и его школы. Включение В.М. Жирмунским работы Шпитцера в сборник «Проблемы литературной формы» не могло этому не способствовать. Работая над книгой о Достоевском, Бахтин последовательно конспектирует два исследования Шпитцера о разговорной речи, запись которых из 17 фрагментов на немецком языке, выполненная рукой Е.А. Бахтиной, сохранилась в его архиве. Результатом этой работы стало появление цитат из «Итальянской разговорной речи» не только в «Проблемах творчества Достоевского», но и в статье «О границах поэтики и лингвистики», что еще раз свидетельствует о глубинной взаимосвязи всего корпуса «спорных текстов».

В «Марксизме и философии языка» размышления о вербальном выражении переживания голода оказываются важной иллюстрацией к содержанию понятий «я- переживание» и «мы-переживание»: «Интересный материал по вопросу о выражении голода можно найти в книгах известного современного лингвиста школы Фосслера – Лео Шпицера: „Italienischen Kriegsgefangenenbriefen“ и „Die Umschreibungen des Begriffes Hurfger“. Основная проблема здесь: гибкое приспособление слова и образа к условиям исключительной ситуации. Подлинного социологического подхода автор, однако, не дает». Указывая на ограниченность подхода Шпитцера, он, однако, подчеркивает важность приближения немецкого филолога к проблеме диалогической речи: «Не прав индивидуалистический субъективизм и в том, что он, как и абстрактный объективизм, в основном исходит из монологического высказывания. Правда, некоторые фосслерианцы начинают подходить к проблеме диалога и, следовательно, к более правильному пониманию речевого взаимодействия. В этом отношении в высшей степени характерна уже названная нами книга Leo Spitzer'a „Italienische Umgangssprache“, где делаются попытки анализа форм итальянской разговорной речи в тесной связи с условиями говорения и прежде всего – с постановкой собеседника. Однако метод Лео Шпитцера описательно-психологический. Соответствующих принципиально социологических выводов Лео Шпитцер из своего анализа не делает. Основною реальностью для фосслерианцев остается, таким образом, монологическое высказывание» [8].

В статье «О границах поэтики и лингвистики» позиция круга Бахтина по отношению к лингвистической теории школы Фосслера выражена достаточно однозначно, и именно работа Шпитцера цитируется здесь для демонстрации попыток фосслерианцев восстановить синтез распадающихся составляющих филологии: «Жажда синтеза грамматики и стилистики, боязнь прогрессирующей дифференциации частных наук <…> заставила Фосслера и его учеников „перекинуть мост между литературоведением и языковедением“» [8]. Острота последующей критики предопределялась общими установками сборника «В борьбе за марксизм в литературной науке», где статья была напечатана. Предполагалось, что, отталкиваясь от уже сделанного, марксистское литературоведение пойдет дальше и выработает свой социологический метод анализа писательского стиля: «Последователь Фосслера, Лео Шпицер, перефразируя известную формулу Локка (Nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu), парадоксально заостряет эту точку зрения: „nihil est in syntaxi, quod non fuerit in stylo“ (нет ничего в синтаксисе, что раньше не было бы стилем).

Такая чудовищная переоценка художественного момента в языке, столь категорический примат стилиста над языковедом, конечно, неприемлемы как для марксистского литературоведения, так и для марксистской лингвистики. Это направление индивидуалистического субъективизма, выполнив свою историческую задачу (борьба с позитивизмом и привлечение внимания к творческой роли единичного высказывания), должно уступить дорогу социологическим, марксистским направлениям в науке о языке» [8].

В «Проблемах творчества Достоевского» цитата из Шпитцера, органично вплетенная в общий ход рассуждений Бахтина о теории интонации, играет важнейшую роль в предложенной автором конструкции. Она одновременно предстает в роли чужого, «авторитетного слова», подкрепляющего бахтинскую позицию, и выступает контрапунктом, за которым следует собственно бахтинское понимание тона. Во втором издании книги Бахтин полностью сохранил текст 1929 г., заменив, по требованию издательства, немецкий язык оригинала на русский перевод. В связи с этим ниже данный фрагмент воспроизводится по «Проблемам поэтики Достоевского»: «Пародийному слову аналогично ироническое и всякое двусмысленно употребленное чужое слово, ибо и в этих случаях чужим словом пользуются для передачи враждебных ему интенций. В жизненно-практической речи такое пользование чужим словом чрезвычайно распространено, особенно в диалоге, где собеседник очень часто буквально повторяет утверждение другого собеседника, влагая в него новую интенцию и акцентируя его по-своему: с выражением сомнения, возмущения, иронии, насмешки, издевательства и т. п.

В книге об особенностях итальянского разговорного языка Лео Шпитцер говорит следующее: „Когда мы воспроизводим в своей речи кусочек высказывания нашего собеседника, то уже в силу самой смены говорящих индивидов неизбежно происходит изменение тона: слова „другого“ всегда звучат в наших устах как чуждые нам, очень часто с насмешливой, утрирующей, издевательской интонацией... Я хотел бы здесь отметить шутливое или резко ироническое повторение глагола вопросительного предложения собеседника в последующем ответе. При этом можно наблюдать, что часто прибегают не только к грамматически правильной, но и очень смелой, иногда прямо невозможной, конструкции, чтобы только как-нибудь повторить кусочек речи нашего собеседника и придать ему ироническую окраску“» [3, т. 6, c. 217].

В первой половине 1930-х гг. в ходе работы над проблемами стилистики романного слова Бахтин вновь напоминает о позиции Шпитцера, отмечая при этом и ее недостатки.

«Одновременно и параллельно с этим интересом к явлениям стилизации, пародии и сказа развивается обостренный интерес к проблеме передачи чужой речи, к проблеме синтаксических и стилистических форм этой передачи, – пишет он в «Слове в романе». – Развивается этот интерес по преимуществу в немецкой романо-германской филологии (Lorck, Lerch, Leo Spitzer и др.). Эти авторы, сосредоточиваясь в основном на лингвистико-стилистической (или даже грамматической) стороне вопроса, тем не менее, в особенности Лео Шпитцер, очень близко подходят к проблеме художественного изображения чужой речи, этой центральной проблеме романной прозы. Но все же проблема образа языка не была поставлена ими со всею ясностью, да и самая постановка вопроса передачи чужой речи не получила должной широты и принципиальности» [3, т. 3, c. 91].

Отсутствие имени Шпитцера в тексте книги о Рабле не является препятствием для правомерного предположения о наличии в ней шпитцеровского подтекста. Несложно провести параллель между рассуждениями о пародийном слове у Достоевского, которые сопрягаются с соответствующим фрагментом книги Шпитцера, и бахтинскими размышлениями над пародийным словом Рабле и народной смеховой речью в целом. В этом контексте интересны наблюдения И.Л. Поповой, которая, указывая на опосредованное влияние Шпитцера («ключевые позиции, обозначенные Шпитцером со ссылкой на Шнееганса, – гротескная образность и преодолевающий страх смех – будут интересовать и М.М.Б., хотя сама концепция гротеска, изложенная Шнеегансом, подвергнется y него существенной критике. Впрочем, и критика Шнееганса опосредована y М.М.Б. работами Шпитцера <…>.

В духе Шпитцера М.М.Б. оценивает и методологию круга Лефрана <…> «И еще один принципиальный момент, в котором М.М.Б. безусловно солидарен со Шпитцером, – интерпретация языка Рабле и его словотворчества как основанного на «презрении» к готовым словесным формам, к пониманию поэзии как готовой и данной»), приходит тем не менее к выводу: «При этом было бы не продуктивно считать идеи Фосслера и Шпитцера источниками книги М.М.Б. Труды Фосслера и Шпитцера, сам их взгляд на Рабле, его роман и язык, на состояние и перспективы европейской раблезистики правильнее было бы рассматривать как диалогизующий фон книги…» [3, т. 4 (2), c. 594].

Закономерным представляется упоминание Шпитцера в работе, первоначально задуманной как доклад, лишь позднее переработанный в статью «Вопросы стилистики на уроках русского языка в средней школе»: «Стилистическая грамматика (и ее основа: лингвистическая стилистика) лучше всего разработана во Франции. Научные основы ее были заложены в трудах школы Фердинанда де Соссюра (Байи, Сешей, Тибоде и др.). Имеются прекрасно разработанные пособия для школьной практики. В Германии этими вопросами занималась школа Фосслера (Лео Шпитцер, Лорк, Лерх и др.)» [3, т. 5, c. 141].

Актуализированный Бахтиным в 1950-е гг. сюжет речевых жанров вновь приводит его к обращению к Шпитцеру. В частности, он отмечает излагавшуюся Г.О. Винокуром на страницах «Вопросов языкознания» полемику между Л. Шпитцером и Л. Блумфилдом в американском журнале «Лэнгвидж», включает книгу Шпитцера в библиографию работ, подготовленную для статьи «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках».

Соч.: Aufsätze zur romanischen Syntax und Stilistik, Halle, 1918; Stilstudien. Bd 1–2. München, 1928; Linguistics and literary history. Princeton, 1948; Essays in historical semantics. N. Y., 1948; Словесное искусство и наука о языке // Проблемы литературной формы. Л., 1928.