№ 4 (2025)
ЛИНГВИСТИКА
Поливекторный анализ карачаево-балкарских примет-высказываний
Аннотация
Приметы характеризуются значительными функционально-семантическими возможностями в карачаево-балкарской лингво- и этнокультуре и представлены в языке как в определенной степени клишированные высказывания различной синтаксической структуры, которые построены по различным образцам простых и сложных конструкций. Простые приметы-высказывания, отмечаясь достаточно свободным лексическим наполнением своих синтаксических позиций, имеют в своей структуре ограниченное количество сказуемых, выражающих в большинстве случаев запрет на выполнение того или иного действия, входящего в противоречие с нормами поведения в обществе. В сложных приметах-высказываниях, имеющих в основном структуру сложноподчиненного предложения, актуализируются условия, которые, с одной стороны, интерпретируются как плохие приметы, с другой – как явления, приводящие к определенным результатам, в большей степени отрицательным. Наличествуют и приметы-микротексты, отличающиеся развернутым характером и состоящие из нескольких раздельнооформленных конструкций, первые части которых репрезентируют существенные для мировосприятия этноса желательные и нежелательные явления или действия. За ними следуют мотивировочные конструкции, объясняющие, почему высказанное является благом или наносит вред кому-либо и по какой причине следует/не следует поступать определенным образом. Поскольку приметы базируются на жизненном опыте носителей языка, они отражают мировосприятие карачаево-балкарского этноса и все многообразие окружающей действительности. А это в свою очередь дает возможность в первом приближении провести их тематическую классификацию, связанную с различными аспектами жизнедеятельности народа: охотой, ремеслом, сельским хозяйством, фауной, этикетом, интерперсональными отношениями и т. п. Релевантным представляется и тот факт, что в силу своей архаичности приметы в значительной степени отражают мифологическое сознание представителей карачаево-балкарской этнокультуры. В этом отношении показательны, например, конструкции, облигаторными элементами которых являются зоолексемы, обозначающие тотемных животных. Несмотря на свою архаичность и устойчивость, рассматриваемые приметы-высказывания со временем могут трансформироваться формально и семантически, чему способствует изменение условий жизни и влияние других культур.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):9 - 18
9 - 18
Конструкции каузации эмоции страха в бурятском языке
Аннотация
Рассмотрены конструкции каузации эмоции страха в бурятском языке. Комплексное разноаспектное исследование способов выражения таких функционально-семантических категорий, как каузативность, является одной из актуальных проблем современной лингвистики. В качестве объекта изучения выступают каузативные эмотивные конструкции, которые показывают взаимодействие категорий каузативности и эмотивности. Актуальный антропоцентрический подход к изучению языка обусловил возросший интерес к проблемам категории эмотивности в лингвистике. Анализируемая эмоция страха относится к одной из базовых отрицательных эмоций. Цель работы – выявить семантико-структурные компоненты конструкций каузации страха в бурятском языке. Новизна работы заключается в том, что в бурятском языке впервые предпринимается попытка определить базовые компоненты конструкций, выражающих каузацию эмоции страха. Теоретико-методологической основой работы послужили труды как отечественных, так и зарубежных лингвистов (В.И. Шаховского, А. Вежбицкой, G. Lakoff, К.Э. Изард, Н.В. Кирилловой, Е.В. Сундуевой и др.). Материалом исследования стала сплошная выборка каузативных конструкций, размещенных в Корпусе бурятского языка (Бурятский корпус). В результате показано, что в бурятском языке для обозначения каузации эмоции страха имеется ряд синонимичных морфологических каузативов. Базовым эмотивом, называющим каузацию страха, является глагол айлга-ха ‘пугать’. В значениях синонимов базового глагола актуализируются те или иные прототипические признаки, свойственные эмоции страха: интенсивность, продолжительность каузации эмоции или его внешние проявления. Выявлено, что при обозначении стимула эмоции страха используются предметные стимулы, деепричастные конструкции, развернуто описывающие причину появления эмоции. Были определены эмотивные интенсификаторы конструкций каузации страха. Так, в бурятском языке высокая интенсивность каузации эмоции репрезентируется в сочетаниях деепричастных форм с морфологическими каузативами, в компонентный состав которых входят слова с синонимичными корнями со значением «пугать». В качестве эмотивных интенсификаторов также выступают фразеологические сочетания, показывающие значение сильнейшей степени проявления эмоции страха – ужаса. Одним из ярких средств эмотивной интенсификации каузации страха в бурятском языке являются парные каузативные глаголы.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):19 - 28
19 - 28
Аналитические конструкции со вспомогательными глаголами в ваховском и васюганском диалектах хантыйского языка
Аннотация
Данная работа посвящена исследованию дистрибуции конструкций со вспомогательными глаголами в ваховском и васюганском диалектах хантыйского языка. Становление подобных единиц в диалектах проходит в рамках процесса грамматикализации при их фонетической, морфосинтаксической и функциональной адаптации. В ваховском используются такие вспомогательные глаголы, как wəl- ‘быть’, wəs- ‘быть’, ku ̇̆ rt- (ku ̇̆ r-) ‘не мочь’; в васюганском – wəl- ‘быть’, jӛ- ‘стать’, игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’, wer- ‘сделать’ и ku ̇̆ rt- ‘не мочь’. Они появляются со следующими типами основных элементов: в ваховском и васюганском – с отрицательным бытийным предикатом ӛntim, с глаголом в инфинитивной форме; в васюганском – с заимствованными лексемами/словоформами. Их сочетаемость ограничена шестью позициями, причем васюганский диалект представлен большим разнообразием аналитических конструкций. Вспомогательные глаголы wəl- ‘быть’, wəs- ‘быть’, jӛ- ‘стать’, wer- ‘сделать’, ku ̇̆ rt- (ваховский также ku ̇̆ r-) ‘не мочь’ не подверглись значимой фонетической эрозии, не принимают ударения в синтагме, не проявляют тенденции к превращению в клитики, а выделяются относительной паузой перед основными семантически значимыми элементами аналитической конструкции. Игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’ в васюганском идиоме материалов св. Макария (Невского) также всегда отделяется пробелом (паузой) в записях. Вспомогательные глаголы wəl- ‘быть’, wəs- ‘быть’ закрепляются в окружении отрицательного бытийного предиката ӛntim и выполняют только грамматические функции. Wer- ‘сделать’ используется с любой заимствованной лексемой/словоформой; игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’, ku ̇̆ rt-/ku ̇̆ r- ‘не мочь’ начинают появляться в комбинациях с инфинитивными формами; в игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’ отмечаются признаки сокращения словоизменительной парадигмы; ku ̇̆ rt-/ku ̇̆ r- ‘не мочь’ обычно не используется в качестве основного глагола. Вспомогательные элементы в прототипичных примерах следуют за основной семантически значимой лексемой, а сама аналитическая конструкция располагается в конце предложения.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):29 - 38
29 - 38
Разные стратегии артикуляционно-акустического перехода от гласного к смычному согласному (на материале шорского и русского языков)
Аннотация
Несмотря на большую проделанную работу в области сегментации звуковых единиц, до сих пор существует проблема определения границы между фонами. Периодически между исследователями в области экспериментальной фонетики возникают дискуссии по вопросу методик сегментации, эффективных на материале одних языков, но не применимых к другим. Новые полученные знания, связанные с речеобразованием, позволяют иначе посмотреть на сложившие традиции сегментирования: в фазе смычки звонкие смычные согласные имеют нещелевые приглушенные компоненты, а глухие смычные – озвонченные компоненты, которые продуцируются из-за неполного смыкания истинных голосовых складок на одном из участков. Как следствие подобной артикуляции генерируются колебания, являющиеся неингерентными для глухой настройки. При этом шумный глухой смычный согласный не реализуется на протяжении всего звучания гоморганным: в его спектре фиксируются элементы квазизвонкости. Дополнительно требует рассмотрения приглушенный компонент у гласного на переходном участке. При его интерпретации следует выяснить, является ли переходный сегмент приглушенным гласным, приглушенным согласным или озвонченным компонентом глухого согласного. На сегодняшний день единственным методом определения служит акустический: 1) вырезание интересующего фрагмента из слова с последующим согласным; 2) нормализация формы сигнала (adjust waveform – normalize) в компьютерной программе; 3) прослушка нормализованного стимула с последующим принятием решения. В результате на лингвистическом материале, полученном от носителей шорского и русского языков, авторами статьи предложена классификация разных стратегий сегментации речевого материала на подобных переходных участках. Первая стратегия, подгруппа А: полнозвучный гласный компонент + приглушенный гласный компонент + звонкий смычный согласный (V + Vќ + C2); подгруппа Б: полнозвучный гласный компонент + приглушенный гласный компонент + глухой смычный согласный (V + Vќ + C1). Вторая стратегия, подгруппа А: полнозвучный гласный + сильнонапряженный звонкий компонент звонкого смычного согласного + звонкий смычный согласный (V + CѴ2 + C2); подгруппа Б: полнозвучный гласный + озвонченный компонент глухого смычного согласного + глухой смычный согласный (V + Cњ1 + C1).
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):39 - 52
39 - 52
О механизмах и источниках пермской деназализации
Аннотация
Рассматриваются существующие версии механизмов протекания процесса пермской деназализации – упрощения инлаутных прафинно-угорских кластеров «носовой + смычный или аффриката» с возникновением звонких смычных и аффрикат в пермском праязыке (*-mp- > *-b, *-nt- > *-d, *-ŋk- > *-g, *-nč- > *-ǯ, *-ńć- > *-ʒ ́ ). Пермская деназализация является одним из явлений, связывающих пермские и венгерский языки и противопоставляющих их другим финно-угорским языкам (образование системы звонких смычных, последовательная редукция гласной ауслаута, параллели в морфологии и лексике), поэтому вопрос о природе, механизмах и времени пермской деназализации важен для рассмотрения проблем пермской и венгерской предыстории. Показано, что наиболее известные старые объяснения (В.И. Лыткин, К. Редеи, В.К. Кельмаков, Ш. Чуч) этого явления в связи с пермской апокопой (отпадение конечного гласного в старых двусложных основах и последующая редукция ауслаута) не объясняют всей полноты фактов и обнаруживают внутреннюю противоречивость. Представлено, что принятая точка зрения о возникновении в прапермском настоящих звонких смычных согласных после распространения возникших вследствие деназализации инлаутных смычных хронологически едва ли приемлема и возникновение звонких следует считать довольно ранним самостоятельным явлением, развившимся в прапермском под иранским влиянием. Для объяснения пермской деназализации привлекается идея М.А. Живлова о сдвиге в прапермском ударения с первого слога к концу слова и попадании первого слога старых основ в слабую позицию с точки зрения ритмического чередования ступеней согласных по Е.А. Хелимскому. Это объяснение согласуется с характером пермской деназализации (ослабление первого элемента кластера как в ритмическом чередовании, отсутствие деназализации на стыке второго и третьего слога и т. п.) и имеет параллели в фонетических явлениях осетинского языка (сдвиг ударения с первого слога на второй и далее и др.).
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):53 - 62
53 - 62
Эмоции гнева в лексико-фразеологической картине мира саха
Аннотация
Статья посвящена описанию лексической и фразеологической номинации гнева в контексте обсуждения проблем взаимосвязи языка и эмоций. Новизна исследования заключается в том, что структурносемантическое и когнитивное описание эмоции гнева на материале единиц лексико-фразеологического корпуса языка саха проводится впервые. Теоретико-методологической основой работы являются труды А. Зализняк, Ю.Д. Апресяна, В.И. Шаховского, А. Вежбицкой, А.М. Эмировой, А.Н. Баранова, Д.О. Добровольского и др. Результаты исследования позволили прийти к заключению, что в якутском языке имеется достаточное количество лексем и фразем, репрезентирующих чувство гнева по уровням выражения данной эмоции. Глагольные лексемы, отражающие состояние гнева, представляют определенную трудность при дифференциации набора семантических компонентов, что не вызывает трудности у носителей языка идентифицировать их контекстуальный смысл. Выявлено наличие слов-интенсификаторов (наречий) и парных глагольных сочетаний, в которых второй компонент выступает актуализатором эмоции. Фразеологические единицы рассматриваются в работе по динамике развития эмоции, т. е. по шкале интенсивности ее проявления. Менее интенсивное проявление гнева показывают единицы с заметным признаком раздражения. Более экспрессивная стадия развития эмоции гнева демонстрируется выражениями, компонентами которых выступают наименования физиологических органов человека. Наивысшей эмоциональной напряженностью наделены единицы, образы которых строятся на ассоциативном восприятии присущих хищным животным, мифологическим существам повадок и абстрактных понятий. В качестве интегральных признаков выявлено отношение к объекту (стимулу), уровень интенсивности эмоционального переживания, языковое выражение форм отображения отрицательной эмоции через симптоматику ее проявления. Немаловажную роль играют фразеологические междометия как индикаторы накала, выражающие дополнительные оттенки словесной реакции, сопровождающей ситуационную эмоцию гнева. Лингвокультурная интерпретация сложного феномена гнева как одной из базовых эмоций ориентирована на реконструкцию многогранного образа человека, в том числе его внутреннего мира. Работа в этом направлении предполагает накопление языкового материала, который станет основой для комплексного описания образа представителя данной этнокультуры.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):63 - 74
63 - 74
Симметрическая и ретроспективная темпоральная подвижность в андийских языках
Аннотация
Статья посвящена типологии темпоральной подвижности – способности глагольных форм иметь темпоральное противопоставление. На материале нескольких андийских языков (вая и претериальная формы равномаркированы, то есть находятся в эквиполентной оппозиции. Ретроспективная подвижность, наоборот, предполагает, что видовременные формы противопоставлены привативно: форма с референцией к прошедшему должна иметь эксплицитный временной маркер, тогда как базовая форма темпорально немаркирована, а ее временная референция вторична по отношению к аспектуальной. Глагольная система, кроме того, может сочетать в себе обе техники устройства темпоральных оппозиций, так что системы можно классифицировать по преобладающему типу подвижности. Ретроспективная подвижность по своим свойствам сходна с понятием ретроспективного сдвига. Данные андийских языков показывают, что отождествлять их не совсем верно, а о показателе ретроспективного сдвига можно говорить лишь в том случае, если ретроспективная подвижность преобладает в системе. Кроме того, можно выдвинуть ряд гипотез о происхождении ретроспективной подвижности. С диахронической точки зрения системы с преобладанием ретроспективной подвижности, по видимому, получаются путем утраты копулы настоящего времени во всех базовых формах. Спорадическую (неполную) ретроспективную подвижность диахронически проанализировать значительно труднее, поскольку остается неясным, нужно ли постулировать локальную утрату копулы в отдельных формах. По данным каратинского и багвалинского языков можно предполагать, что такой тип ретроспективной подвижности характерен для наиболее старых форм в системе. На примере собственно-каратинской глагольной системы также удается показать, что с грамматикализацией новых аналитических форм обновляются также и отношения подвижности между формами: в этой идиоме засвидетельствован диахронически-промежуточный «гибридный» тип подвижности.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):75 - 86
75 - 86
АНТРОПОЛОГИЯ
Традиционные представления теленгитов-алтайцев о природе и их отражение в семейном обряде саҥ
Аннотация
Рассматривается традиционное представление алтайцев о природе, отраженное в семейном обряде саҥ, который является неотъемлемой частью культуры теленгитов-алтайцев. В связи с географической удаленностью от центра теленгиты сумели сохранить архаичные формы своих традиций, которые, однако, претерпевают изменения со временем. В современных условиях актуальным является изучение того, как меняются традиционные воззрения теленгитов на природу и в какой степени эти изменения связаны с влиянием современных условий. Статья основана на полевых материалах, собранных автором в феврале 2025 г. во время экспедиции в село Кокоря Кош-Агачского района Республики Алтай, где компактно проживает этническая группа теленгитов. В исследовании применялись этнографические методы, включая интервью, включенное наблюдение, а также видео- и фотосъемку. Таким образом, работа опирается на эмпирические данные и направлена на изучение и сохранение традиционной культуры теленгитов-алтайцев. Обряд саҥ является важным элементом системы жизнеобеспечения и самобытности алтайского народа, который отражает их мировоззрение. Семейный саҥ проводится в первую очередь для выражения благодарности природным силам и во-вторую очередь – для обеспечения благополучия, здоровья и счастья членов семьи. Обряд состоит из ряда ритуалов: приготовление ритуальной пищи, угощение домашнего очага, освящение и угощение самого саҥ, произнесение благопожеланий. В ходе исследования было установлено, что семейный обряд саҥ осуществляется не только в рамках празднования Чагаа-Байрам, но и в течение всего года. Например, обряд проводится в домашних условиях при подготовке к важным событиям для семьи, а некоторые семьи проводят его ежемесячно. Таким образом, изучение обряда саҥ важно для лучшего понимания культуры теленгитов-алтайцев. Этот обряд может стать основой для сохранения и возрождения традиционных обрядов в современном обществе.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):87 - 97
87 - 97
Доступ к ресурсам: традиционное рыболовство на Чукотке в современных условиях
Аннотация
Рыбный промысел на Дальнем Востоке России представляет собой ключевую отрасль хозяйства местного населения. Эта деятельность выполняет две важнейшие задачи: обеспечение продовольственных нужд коренных народов и создание условий для их вовлечения в экономику региона и страны. Рассматриваются исторические аспекты традиционного рыбного промысла как элемента жизнеобеспечения коренных малочисленных народов Чукотки (КМНЧ), проводится анализ нынешней ситуации, связанный с ограничением лова рыбы и представляются рекомендации в сфере современного рыболовства с учетом мнения местных жителей. Источниковой базой для исследования послужили научные отчеты, статистические материалы, нормативно-правовые документы, интернет-ресурсы и опубликованные работы по проблемам традиционного рыболовства в Чукотском автономном округе, а также полевые материалы автора, собранные в 2023–2024 гг. Результаты проведенных исследований показывают необходимость обновления административно-правовых механизмов для продолжения осуществления коренным населением традиционного рыболовства, а также возможность расширения прав для определенных лиц, не относящихся к КМНЧ, на данный вид промысла.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):98 - 108
98 - 108
Пути эволюции региональной (территориальной) идентичности в жизненном цикле человека (на примере Забайкальского края)
Аннотация
Забайкальский край, как и все регионы Сибири и Дальнего Востока, испытывает миграционный отток населения в европейскую часть страны. Теоретическую основу статьи составили теории и концепции зарубежных и отечественных ученых: концепция интерпретации идентичности как экономического актива, территориальной идентичности как нематериального актива Р. Копелло; идея интерпретации территориальной идентичности как восприятия сходства, которое чувствуют и испытывают жители определенной территории Э. Панзеры; теория соотношения степеней территориальной самоидентификации Н.А. Барышной; концепция территориальной идентичности приграничных районов И.В. Задорина. Определено, что территориальная идентичность основана на регулярной интеллектуальной, психологической и эмоциональной практике соотнесения и последующей самоидентификации индивидом себя с определенной территорией, локальным сообществом, регионом, который характеризуется территориальной, историко-культурной, социальной нормативно-правовой и лингвистической спецификой. Предлагается поведенческомиграционная типизация территориальной идентичности в зависимости от положения личности на различных стадиях жизненного цикла. Выявлено, что у современного человека наблюдается явление расфокусированной территориальной идентичности, то есть формируется представление о специализации территорий в жизненном цикле: место рождения; место обучения; место работы; место отдыха; места жизни на пенсии. Полные расфокусированность и сфокусированность территориальной идентичности – крайние явления. Чаще отдельные этапы жизненного цикла фокусируются в определенном месте. Соответственно, усиливается отдельный тип территориальной идентичности. У каждого периода имеются свои типы территориальной идентичности. Личная поведенческая география в последние годы испытывает революционную трансформацию, вследствие чего меняется социальный уклад семей и представление о локальных территориальных общностях населения.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):109 - 120
109 - 120
Сюжетно-мотивный состав айнских и нивхских «медвежьих» мифологических текстов: их универсальные и локальные особенности
Аннотация
Рассматривается проблема сюжетно-мотивного состава «медвежьих» фольклорных текстов коренных малочисленных народов тихоокеанского побережья – айнов и нивхов в контексте их культа медведя, получившего в этнографической литературе именование «медвежий праздник амуро-сахалинского типа». В отечественной и зарубежной научной литературе предпринимались немногочисленные попытки систематизации сюжетов таких текстов, но тщательного их анализа до сих пор не проводилось. Представлены различные точки зрения и определены те жанры образцов устного народного творчества айнов и нивхов, к которым относятся «медвежьи» тексты. Впервые в отечественной этнографии, применяя типологический, культурно-исторический, сравнительно-этнографический и сопоставительный методы, был проведен комплексный контекстуальный анализ опубликованных на русском, японском и английском языках «медвежьих» мифов и сказок, указаны «странствующие сюжеты» «медвежьих» текстов в фольклоре айнов и нивхов. Используя указатель мотивов фольклорных произведений, предложенный С. Томпсоном, были выявлены и систематизированы универсальные мотивы и сюжеты айнских и нивхских «медвежьих» эпических произведений, обусловленные близостью территорий проживания, общностью хозяйственного типа, тесными этническими контактами и общностью взглядов на образ медведя указанных народов, выявлены локальные мотивы и сюжеты, бытующие на определенной территории и в конкретном этноязыковом поле, а также мотивы и сюжеты, не имеющие индекса, которые демонстрируют своеобразие фольклорного наследия каждого народа и подтверждают национальную специфику произведений. Было определено их процентное соотношение в общем количестве «медвежьих» мотивов и сюжетов, где преобладающими явились универсальные сюжеты. Однако имеющийся непереведенный и неопубликованный корпус айнских и нивхских «медвежьих» текстов дает надежду на продолжение этих исследований. Полученные результаты могут послужить материалом для дальнейшего сравнительно-сопоставительного анализа «медвежьих» текстов разной жанровой направленности палеоазиатских народов Северной Пацифики, что с точки зрения этнографии будет способствовать выявлению особенностей архаических воззрений палеоазиатов не только Амуро-Сахалинского региона, но Северо-Восточной Азии.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):121 - 130
121 - 130
Керамика эпохи раннего железного века памятников озера Тух-Эмтор: результаты технико-технологического анализа
Аннотация
Представлены результаты исследований керамики васюганского и саровского этапов кулайской культуры (V в. до н. э. – V в. н. э.) с археологического комплекса памятников оз. Тух-Эмтор. Он расположен в Васюганье на левобережной части Среднего Приобья и включает ряд поселений, содержащих кулайскую керамику. В рамках историко-культурного подхода проведен технико-технологический анализ керамики с трех памятников. Основная задача исследований заключалась в выявлении культурных традиций в отборе исходного сырья и подготовке формовочных масс, изучении отпечатков орнаментиров с целью составить представление об особенностях рабочего края, сравнительном анализе полученных результатов. Установлено, что все сосуды украшались несколькими инструментами. На разных памятниках выявлены изделия, орнаментированные похожими предметами. Отмечено, что использовались сильно запесоченные ожелезненные глины: на поселении Тух-Эмтор II – средней ожелезненности, на Тух-Сигат IV, VII – средней и слабой ожелезненности. Анализ состава и особенностей естественных примесей в исходном сырье свидетельствует о разных похожих залежах глин, которые брали на берегу водоема, видимо, озера Тух-Эмтор. Выявлены две традиции в использовании минеральных примесей при составлении формовочных масс: 1) без добавления минеральных примесей; 2) с шамотом. Всего на четырех поселениях керамика васюганского типа с шамотом составляет 26,5 %, саровского – 36 %. В целом преобладает традиция изготовления керамики без добавления минеральных примесей. Для кулайских памятников из Томского Приобья характерно добавление в формовочные массы дробленого камня, для Прикетья – шамота. В Васюганье выявлена третья традиция подготовки формовочных масс – без добавления минеральных примесей. Это создает возможность определить направление контактов населения в рассматриваемую эпоху. В частности, наличие сосудов с шамотом в Васюганье свидетельствует о притоке населения из Прикетья с другими навыками подготовки формовочных масс на васюганском и саровском этапах. Небольшое количество керамики, по сравнению с эпохой бронзы, очевидно, свидетельствует, что население этого района в раннем железном веке было немногочисленным.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):131 - 144
131 - 144
Звуки бубна: представления тувинцев России и Китая об умерших шаманах
Аннотация
Рассмотрен малоизученный пласт архаических представлений российских и китайских тувинцев об умерших шаманах, в которых присутствуют основные постулаты шаманской мифологии: трехчастное деление мира, наличие загробной жизни, представления об избранности и могуществе шамана. Описаны особенности шаманской похоронной обрядности тувинцев, бытовавшей до середины XX в., проанализированы причины обязательной порчи бубна покойного шамана. Показаны воззрения о предсмертных наказах шаманов, в которых присутствуют противоречивые функции: оберегать благополучие своих потомков и наносить вред врагам и обидчикам. Изучены общие представления о звуках бубна возле шаманских захоронений, устойчиво сохранившихся среди российских и китайских тувинцев. Выявлено, что, несмотря на произошедшие изменения в похоронной обрядности тувинцев России и зарубежья за последнее столетие, когда отсутствует необходимость посмертного хранения культовых атрибутов шамана рядом с его могилой, воззрения о звуках бубна остаются устойчивыми. Описаны специфические признаки звуков шаманского бубна, места их локации и время их слышимости в определенное время суток, рассмотрен мотив о предопределенном количестве бубнов в культовой практике тувинского шамана. Представления о действиях умерших шаманов (способность камлать, бить в бубен, появляться в прежнем человеческом облике, являться в облике духов-помощников) первоначально были связаны с верой о тесной связи жизненной силы шамана с бубном и соблюдением традиции воздушного захоронения шамана с культовыми атрибутами, поскольку, по воззрениям тувинцев, жизненная сила шамана оставалась возле его захоронения. В настоящее время у современных тувинцев все также остается устойчивым мотив о связи жизненной силы шамана с бубном, вера в могущество и избранность магического специалиста, присутствуют воззрения, что звуки бубна выполняют прогнозирующую функцию. Источниками исследования стали опубликованные и новые полевые материалы. Хронологические рамки исследования – середина XX в. – начало XXI в.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):145 - 153
145 - 153
К ЮБИЛЕЮ УЧЕНОГО
Современные междисциплинарные исследования языков и народов Южной Сибири: опыт лингвистики и генетики
Аннотация
На материале частного случая из области классификации тюркских языков Южной Сибири рассматривается возможность сопряжения данных лингвистического и популяционно-генетического исследования. Анализ результатов действия однотипных правил в нескольких говорах, относящихся к трем тюркским генеалогическим языковым группам, позволяет предположить, что действие этих правил лишь в части каждой из этих групп связано с саяно-самодийским субстратом, скорее всего, с фактом языкового сдвига, переходом саянских самодийцев на несколько тюркских языков. Подобная гипотеза высказывалась в свое время А.П. Дульзоном, но не была подтверждена сравнительно-историческим анализом. Для северно-алтайских идиомов более вероятным кажется не переход на эти лекты непосредственно саянских самодийцев, а вторичный языковой сдвиг шорцев, которые уже были к тому времени самодийцами, перешедшими на тюркский язык. Данные популяционной генетики укладываются в эту гипотезу.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):154 - 169
154 - 169
Археология в многогранном научном творчестве А.П. Дульзона: томский период
Аннотация
Андрей Петрович Дульзон известен как лингвист-диалектолог, специалист по германским языкам и языкам народов Сибири. Помимо лингвистических исследований значимыми являются его археологические и этнографические изыскания. А.П. Дульзон применял комплексный подход к изучению этнокультурного разнообразия, при подготовке экспедиций составлял программы лингвистической, археологической, антропологической, этнографической направленности. Деятельность А.П. Дульзона-археолога в научной литературе освещена гораздо менее чем А.П. Дульзона-лингвиста. Настоящая статья направлена на устранение существующего пробела в данной области. Первые археологические экспедиции в составе группы были проведены ученым в Нижнем Поволжье в 1919–1924 гг., в Сибири – на Басандайке в 1944–1946 гг. Полученный методический опыт успешно использован А.П. Дульзоном в дальнейших самостоятельных археологических исследованиях. В 1944–1945 гг. было положено начало комплексной программы обследования малых народов Томской области для решения поставленной проблемы – происхождения аборигенов Сибири и их языков. Сплошное обследование и археологические раскопки были проведены на р. Чулым, Кеть, Тым, археологическая разведка – в ряде других мест (например, в окрестностях п. Самусь). Ключевая роль в изысканиях отводилась памятникам позднего Средневековья (которые должны были стать связующим звеном с письменными сведениями об обитавших группах населения) и археологическим памятникам XVI–XVII вв. (во время прихода русского населения – для установления преемственности коренного населения). Научная программа А.П. Дульзона не утратила актуальности в настоящее время: актуализированы сведения ученого о памятниках каменного века и объектах эпохи бронзы, исследованы перечисленные А.П. Дульзоном остроги Томской области, русская археология Сибири выделена как новое самостоятельное направление сибиреведения, проводятся комплексные конференции с участием лингвистов, археологов, этнографов.
Томский журнал лингвистических и антропологических исследований. 2025;(4):170 - 183
170 - 183