Значение понятия «татары» в документах Московского царства по Зауралью конца XVI – XVIII века

Полный текст

Обозначение «татары» не раз становилось предметом исследований [1, с. 559–561; 7; 8, с. 8–27 и др.], при этом остаётся достаточно много локальных и общих сюжетов, связанных с этим словом, которые ещё ожидают своего исследователя. В предлагаемой статье будет тезисно рассмотрена эволюция использования понятия «татары» в документах Московского царства / Российской империи применительно к населению Зауралья и Западной Сибири XVI–XVIII вв. Задача работы – проанализировать материалы опубликованных и ранее не публиковавшихся источников и реконструировать смысловое содержание понятия «татары» и его изменения в течение рассматриваемого периода. Методы, используемые в исследовании традиционны – источниковедческий метод и максимальное абстрагирование от имеющихся исследований по этнической истории Зауралья и Западной Сибири с наработанными подходами, интерпретациями и стереотипами. Публикация не претендует на охват заявленной темы, скорее является предложением к дальнейшему обсуждению вопроса о содержании терминов, которые традиционно воспринимаются как этнонимы. Источниками являются как давно опубликованные документы, так и выявленные архивные материалы¹.

Использование в русских документах слова «татары» по отношению к жителям Зауралья в период до похода Ермака встречается весьма нечасто, причём как минимум в одном случае определение достаточно чётко локализует ту группу, к которой это название применяется – «татар тюменских» [4, с. 115]. С конца XVI в. положение меняется – название «татары» встречается в документах с 1590-х гг. довольно часто, наряду с «вагуличами» (вогулами) и «остяками». И вот здесь мы сталкиваемся с весьма своеобразной ситуацией. Она знакома всем, кто работал с документами по Западной Сибири конца XVI – середины XVII в., но чаще всего странность этой ситуации ускользает от внимания исследователей. Что я имею в виду? В документах, созданных вскоре после образования первых сибирских уездов обозначение «татары» зачастую используется вместе с названиями «вогулы» и «остяки», причём дифференциации между этими понятиями нет. Иначе говоря, зачастую эти обозначения применяются одновременно, причём не как перечисление разных групп населения, а как обозначения одних и тех же сообществ или отдельных персонажей. Либо же эти обозначения использованы в разных источниках, но применительно к одному и тому же населению. И это касается практически всех западносибирских уездов.

Так, в грамоте Бориса Фёдоровича в Тюмень о постройке острога в Епанчином юрте говорится «А в кою пору плотники, и казаки, и стрельцы, и пашенные люди, и ямщики, и татарове, и остяки, и вогуличи учнут острог и около острогу надолбы ставить, и ты б в те поры нашим людем и к татаром, и к остяком, и к вогуличам держал ласку и береженье великое… А говорил бы еси татром, и остяком и вогуличам…» [5, с. 374–375]. Притом, что в начале документа говорится про татарина Епанчу и в завершении тоже: «А буде татарин Епанча или которые иные татарове учнут говорить, чтоб в их юрте острогу для обид и всякого насильства не ставить…» [5, с. 374–375]. Чуть позже, в указе о приписке к Туринску нескольких юртов, ранее плативших ясак в Тюмень опять фигурируют «татарове, и остяки, и вогуличи», Епанча (Япанча в документе) оказывается «остяцким головой», «а вверх по Туре… в тех юртах пашенные остяки… выше того юрта пал в Туру Тагил, а выше Тагильского устья пашенных тотар нет» [5, с. 378–379]. В грамоте следующего, 1601 г. в Туринск то же самое население названо уже исключительно остяками, причём «И те деи остяки Епанчин брат Тувонга Кувандыков и в товарыщей своих место 50 человек, которыи жили с Епанчёю» [5, с. 384–385]. В конце 1601 г. в отписке туринского головы верхотурскому воеводе о переходе в ведение Верхотурского уезда части ясачного населения по Туре и Тагилу практически везде эти ясачные люди названы «Туринскими вагуличами». При этом весьма любопытна формулировка в конце документа: «И яз, господине, тем Туринским вагуличам от усть Тагила по Туре реке вверх, Кайманчи с товарищи, к вам на Верхотурье имяна, роспись им с ясашных книг, сколько на котором татарине по Тюменской росписи, на женатом и на холостом, в прошлом во 109-м году взял государева ясаку Федор Янов и сколько на котором вагулетине осталось взяти государева ясаку в доимки тово збору» [5, с. 397]. Если интерпретировать все эти номинации («татары», «вогулы», «остяки») как этнонимы, то получится совершенно фантастическая картина – люди меняли этническую принадлежность в течение считанных месяцев! Естественно, ничего подобного не было. Просто чиновникам было совершенно всё равно как называть ясачное население, и они использовали по случаю тот или иной вариант из имеющегося достаточно небогатого набора.

Это подтверждается и документами по другим уездам. Указ о постройке Тарского города 1593 г.: «А которые князьки и остяки учнут ослушатись, и государева ясаку не учнут платити, и в государев город не учнут приходити… А которые князьки и татарове государю служат…» [5, с. 352–356]. Те же формулировки в наказной памяти в Тару 1595 г.². Наказная память 1597 г.: «…и ясачные книги, по чему з городков и с волостей ясачных людей, с князьков и с тотар, которые городки и волости пошли от Тобольскаго города вверх по Иртишу к новому городу к Таре, и которые волости пошли выше нового города Тары, с которых городков и с волостей государев ясак збираетца… А которые князьки и остяки учнут ослушатца…»³. Понятно, что это стандартные формулы, но текст документа не даёт оснований считать, что фразы «князьки и остяки» и «князьки и татары» относятся к разным группам населения. В каждом случае речь идёт если не обо всём иноземческом населении уезда, то, по крайней мере, о тех его частях, которые «ослушаются» либо наоборот «служат». Вряд ли можно всерьёз считать, что татары обязательно «служили», а остяки были исключительно ослушниками. Скорее стоит признать, что фразы «князьки и остяки» и «князьки и татары» в этих документах являются взаимозаменяемыми.

Население Большой Конды в грамоте в Пелым 1596 г. называется «ясачные татары» [5, с 364–365]. Так же обозначено в указе того же года ясачное население Малой Конды [5, с. 366]. В грамоте 1600 г. население Большой Конды обозначено как «вагуличи» («мурзы и вагуличи»), причем источником служила челобитная местных жителей [5, с. 377–378]. Из других документов мы узнаем, что на Большой Конде жили остяки [5, с 401–402]: «…писали к нам в Тоболеск с Березова воеводы Степан Волынский, Юрий Стромилов, что в нынешнем во 117-м… да абыз же сказывал им, что послал он с усть Конды кондинского князька Четыря в верх по Конде во всю Кандинскую землю к остяком для измены, и кондинские остяки все с ними войною под Тобольск готовы» [6, с. 248–249]. Грамота в Пелым 1608 г.: «И как к вам ся наша грамота придет, и вы б Пелымского уезда и Конды Большие и Конды Меньшие со всех с ясачных людей, с татар и с вагулич…» [6, с. 241]. В отписке пелымского воеводы туринскому коллеге 1612 г. ясачные люди Пелымского уезда неоднократно обозначены как «вагуличи», «пелымский ясачный вагулятин» [6, с. 261]. В царской грамоте в Пелым, написанной на основании отписки местного воеводы, 1613 г.: «в прошлом во 120-м году была в пелымских вагуличах шатость великая, многие вагуличи в ызмене переиманы и перевешены… он побежал в Конду жить в вагуличах таем… И как к тебе ся наша грамота придет, и ты б про их шатость и измену писал к нам подлинно: какая их к нам шатость и измена, чтоб нам было ведомо; а тем бы ясачных татар не жесточил, в городе их без улики вперед не держал» [6, с. 266]. В цитированном документе, в той его части, которая излагает содержание воеводской отписки, ясачные люди фигурирую как «вагуличи», а в той части, которая является творчеством московских приказных, вдруг появляется обозначение «татары», явно в отношении того самого ясачного населения. Также и в царской грамоте 1609 г.: «писали есте к нам, что по нашей грамоте велено вам Пелымского уезда и Конды Большие и Меньшие с ясачных людей, с татар и с вагулич… а как Пелымского уезда и Кондинские татарови и остяки и вагуличи» [6, с. 250–251].

Можно было бы продолжить цитирование подобных источников дальше, но представляется, что необходимости в этом нет – общая картина и так ясна. Подборка выдержек из документов показывает следующую ситуацию: к началу включения территорий Западной Сибири в состав Московского царства в обиходе этого государства имелось несколько обозначений, использовавшихся для наименования местного населения ещё в Приуралье. Этими же номинациями стали обозначать население новых уездов. При этом обычно обозначения групп населения не имели никакой привязки к их языку, культуре, типу хозяйства. Более того, первоначально слова «вогулы», «остяки», «татары» использовались как взаимозаменяемые, что хорошо видно на примере процитированных выше выдержек из документов. Любопытно, что ситуации «путаницы» в наименованиях групп населения встречаются и в документах конца XVIII в. В 1791 г. Дворянский заседатель Тобольского нижнего земского суда Серебреников доложил о результатах опроса вогул: «вагульских волостей татара объявили, что они на состоящие в их владении никаких крепостей и жалованных грамот не имеют, а жительствуют по прежнему заселению их претков, и пашенными землями, сенными покосами, рыбными и звериными промыслами довольствуютца по тем самым урочищам, где прадеды и отцы владели»⁴.

В самом конце XVI в. местные уездные власти Западной Сибири, очевидно, приходят к соглашению относительно распределения номинаций, и происходит некоторое упорядочение использования названий ясачного населения в уездах Западной Сибири, в Верхотурском и Пелымском уездах устанавливается обозначение ясачные вогулы, в Сургутском, Березовском, Нарымском и Кетском – остяки, в Тарском, Тобольском, Туринском и Тюменском – татары и т.д.⁵ И эта система существовала вплоть до советского времени. И устоявшиеся обозначения сыграли свою роль в формировании этнических групп, либо же представлений о них. Любопытно, что ситуации «путаницы» в наименованиях групп населения встречаются и в документах конца XVIII в. Необходимо понимать, что от того, что номинация «татары» в этом случае применялась преимущественно к тюркоязычному населению, она не переставала быть сословной, то есть обозначением сословных групп ясачных и служилых татар, которые были вовсе не однородны. В качестве примера можно привести сюжет, отражённый в статье Д.А. Васькова: «из Сибирского приказа пришло распоряжение: бывших татарских «изменников», включая калмыков, отправить из Тары в Тобольск, привести к шерти, отдать на поруки и «поверстать в службу с тоболскими татары, хто кому в версту, а иным велети быть в захребетных и в ясачных татарех, и устроити их пашнями в Тоболском уезде, где пригож, из порозжих земель. И для иноземства держати к ним ласку и привет и береженье, смотря по тамошнему делу и от […] их от обид оберегать, чтоб им ни от кого напрасного оскорбленья не было» [2, с. 43]. Для уточнения – калмыков было около 60 человек, и они были просто включены в сословные группы тобольских служилых, захребетных и ясачных татар. А один из документов, касающийся уплаты ясака одной из групп, включённых в состав ичкинских татар в 1730–1740-х гг., упоминает таких ясачных татар как Савелий Иванов, Борис и Абрезак (Абразак?) Савельевы, Мамай Иванов⁶.

Существовала и другая сторона понятия «татары» в документах XVII–XIX вв. Этим словом могли обозначить несколько разных групп населения, как в документе 1662 г.: «…а воровские де татары были башкирцы и калмыки и Тюменсково и Епанчинсково ясаку и вогуличи Верхотурские» [9, с. 687]. В 1595 г., в грамоте царя Вельямину Степанову, посланному к хану Тевеккелю : «…велел Вельямину Степанову ехать для своего государева дела в Казатцкую орду к Тевкелю-царю и к царевичам, а с ним отпущены в Казатцкую орду посол Тевеля-цаля Кулмагмет да шахов человек Дервиш-Магмет… а после посольства приказати к царю с татарином Кулмагметом, который приходил ко государю в послех» [3, с. 6–7]. При этом в документах использовалось и верное обозначение – «казаки», «казачий народ» [3, с. 21–25]. В 1734 г. чиновники так описывали свою поездку в зауральскую часть Уфимской провинции: « и они велели ехать к старейшинам, где имеетца их татар собрание башкирское… многие татара приехали к ним и с ними из татар Казачьи орды…»⁷. Эта функция понятия «татары», как некоего «надэтничного» маркера, достаточно хорошо известна, поэтому останавливаться подробно на ней нет необходимости. Хотелось бы отметить только, что зачастую слово «татары» использовалось в таких ситуациях без поясняющих добавок про башкир или Казачью орду. Поэтому далеко не всегда можно легко определить, о какой именно группе идёт речь в документе.

В заключение необходимо констатировать, что реконструировать «этнический» / языковой состав населения западно-сибирских уездов, опираясь на данные документов конца XVI – начала XVII в. чаще всего весьма проблематично, если вообще возможно. Понятие «татары», как обозначения «вогулы» и «остяки» в них могли быть использованы для обозначения практически любой группы населения. При этом, как показано выше, эти номинации были взаимозаменяемы и одни и те же группы населения оказывались то «вогулами», то «остяками», то «татарами». Позже слово «татары» выступало в качестве обозначения ясачного, служилого и захребетного населения Тарского, Тобольского, Туринского и Тюменского уездов (с поправкой, что в Туринском уезде не было служилых, а, следовательно, и захребетных татар). Но поскольку это было сословное обозначение, то остаётся открытым вопрос о времени формирования сибирско-татарской идентичности. Иначе говоря, с какого времени мы можем говорить не о ясачном (служилом) населении этих уездов, называемом татарами, а именно о сообществе людей, которые считали себя сибирскими татарами. Последний момент – частое использование понятия «татары» как маркера тюркоязычного или «степного» народа, или группы народов, зачастую вовсе не соотносивших себя с татарами, достаточно хорошо известно, и лишь усугубляет необходимость быть осторожными при интерпретации сообществ, обозначаемых с его помощью.

¹ Автор приносит благодарность А.В. Белякову, предоставившему возможность воспользоваться материалами «Копийных книг» из фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА).

² РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 11. Л. 4 об.–5.

³ РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 11. Л. 32–32 об.

⁴ Государственный архив в г. Тобольске (ГАТ). Ф. 341. Оп. 1. Д. 154. Л. 18.

⁵ Более подробно этот вопрос, так же, как и эволюция использования понятий «вогулы» и «остяки» рассмотрены в статье «О значении понятий «вогулы» и «остяки» в документах XVI–XVII веков», принятой к публикации в журнале «Российская история». Поэтому в рамках настоящей статьи эти моменты прописаны тезисно, чтобы не дублировать содержание другой публикации.

⁶ РГАДА. Ф. 613. Оп. 1. Д. 472. Л. 13–14.

⁷ РГАДА. Ф. 248. Оп. 3. Д. 172. 958–958 об.

Об авторах

Гаяз Хамитович Самигулов

Автор, ответственный за переписку.
Email: gayas_@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-4695-5633
ResearcherId: T-6331-2017

кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Научно-образовательного центра евразийских исследований

Список литературы

Дополнительные файлы

Финансирование: Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 24-18-20055, https://rscf.ru/project/24-18-20055/