Ablaut, Stress, Internal Derivation and Law of Accent Shift on the Right in the Indo-European Languages

Full Text

0. Одной из важнейших и актуальных тем индоевропейского языкознания является взаимоотношение акцентуации, апофонии и морфологии. Эта связь была осознана в результате нескольких выдающихся открытий. Фердинанд де Соссюр в 1878 г. [1], опираясь на индийские грамматики, показал связь аблаута (количественного и качественного) с морфологией слова: различным грамматическим формам свойствен определённый вокализм и место ударения. Николас ван Вейк [2] установил большую близость номинатива и генитива: в частности, номинатив тематического имени может быть идентичен генитиву тематического: греч. ϑήϱ, род. п. ϑηϱός ‘зверь’ – лат. ferus ‘дикий’; в генитиве атематических имён ударение падало на окончание. Тематическое и атематическое имя находились между собой в определённых отношениях: второе обозначало предмет, подобный денотату первого, его свойство. Ср. также [3]. Хольгер Педерсен [4]–[5] предположил, что ряд корневых имён может иметь неподвижную акцентуацию. Эмиль Бенвенист в 1935 г. [6] установил связь акцентуации со значением в древнегреческих тематических именах (тип τόμος–τομός) и сходное явление в древнеиндийском, а в 1948 г. [7] показал различие имён деятелей с безударным суффиксом *-́tor- и ударным *-tér-. Френсис Кёйпер [8] проанализировал древнеиндийское склонение на -i-/-u- и показал, что передвижение акцента здесь отличается от корневых имён. Начиная с 1967 г., Йохим Шиндлер, Хайнар Айхнер и другие начинают публиковать цикл работ по проблемам акцентуации имён [9]–[12]. Они первоначально выступали в семинаре Карла Хоффмана в Эрлангене, отчего это направление и получило название Эрлангенской школы.

Согласно ей, в праиндоевропейском существовали следующие типы акцентуации имён (впоследствии названные акцентно-аблаутными парадигмами): 1. Акростатические имена с неподвижным ударением и аблаутом в склонении. Сначала Шиндлер описал имена о (номинатив/ аккузатив) / е (остальные падежи), затем – ē/е (продлённая ступень в номинативе и аккузативе, полная – в остальных). 2. Протеродинамические имена (передвижение акцента с корня в номинативе, аккузативе, локативе на суффикс в генитиве, дативе, инструментале, аблативе¹). 3. Гистеродинамические имена (передвижение акцента с суффикса на флексию в тех же падежах). 4. Голокинетические имена (передвижение акцента с корня на суффикс)². Отметим, что для атематического спряжения тоже предлагаются две парадигмы, различающиеся аблаутом и акцентом: подвижная и неподвижная. В этой второй, которая именуется «протеродинамической» [13], также «акродинамической» и «акростатической», ударение неподвижно, «сильные» формы (ед. ч. активного залога) имеют продлённую ступень корня, «слабые» – полную. Образцовым считается др.-инд. tāṣṭi ‘строить, создавать’ (*tḗtk-ti) – 3 мн.ч. tákṣati (tétk-n̥ti); в Ригведе зафиксирована только последняя форма.

1. Эрлангенская реконструкция довольно прочно вошла в представление индоевропеистов. Большинство имеющихся учебников приводят её как твёрдо установленный факт [14]–[19]. Однако ряд реконструкций вызывает серьёзное сомнение. Так, ни одной законченной акростатической парадигмы не засвидетельствовано, и они реконструируются на основе косвенных показателей. Имена с аблаутом ē/e восстанавливаются на основании имён на долгий гласный (лат. rēx, rēgis, др.-ирл. rí, ríg, др.-инд. rāṭ. rājáḥ). Как видим, долгота корня у таких имён распространилась на всю парадигму, и исключений из этого правила нет³. Обоснованием существования акростатических имён с аблаутом о/е служит имя *dom/ dems: греч. именительный и винительный dî, др.-инд. dám – форма *dems представлена в притяжательных композитах и конструкциях: δεσπότης ‘хозяин’ < δεμσ-ποτ-, вед. dámpati/ páti dán (I 120, 6), pátir dánn (1 149, 1), авест. dǝng patoiš ‘владелец дома, глава’. Однако в качестве первого элемента такого композита может выступать и основа со ступенью о или 0: крито-микенское dopota (PY Tn 316) ‘владыке’ (*doms-/dm̥ s-potā-). Аналогично – лит. viẽšpats ‘хозяин’ содержит первый элемент *u̯ eik̑-, считающийся акростатическим генитивом от *u̯ oik̑- ‘дом, владение’. Но в древнепрусском засвидетельствована словоформа waispattin ‘госпожу’, вин. п. (III 69, 5; III 95, 20), где первый элемент композита содержит ступень о, в др.-инд. viśpáti ‘хозяин, господин’ – нулевую. Это говорит о том, что ступень корневого вокализма здесь не облигаторна: в этимологически тождественных именах появляются разные ступени. Следовательно, ни одна из них не может быть характеристикой грамматической формы. В приведённых композитах и конструкциях присутствуют, очевидно, не собственно генитивы, а атрибуты (подобные русск. зелень-трава). Некоторые из них и стали употребляться в генитивной функции; часть их, находясь под ударением, по закону позднеиндоевропейской акцентуации получила ступень е, тогда как формы в позиции определяемого (безударной) сформировали ступень о. Этот акцентологический процесс привёл к различению греч. δοτήϱ и δώτωϱ ‘даритель’, ἀνήϱ ‘муж, мужчина’ – εὐήνωϱ ‘мужественный, подобающий мужам, изобилующий храбрецами’; πατήϱ ‘отец’ – εὐπάτωϱ ‘имеющий благородного отца’. В позднеиндоевропейском языковом состоянии с ослабленным ударением безударный гласный в любой позиции не выпадал, а только видоизменял своё звучание: *e > *o. В этот период, вероятно, и сформировались вышеуказанные атрибуты. Атрибутивный характер таких форм показал анализ ведического имени viṣ ‘птица’. В нём имеются два номинатива: víṣ (с 0 ступенью корня) и véṣ (с полной), а также генитив vés. Номинатив véṣ употребляется только в сравнениях (vér ná ‘словно птица’), что свидетельствует о его атрибутивном происхождении [20, c. 100–102].

1.1. К выводу о вторичности «акростатических» генитивов пришёл и Йенс Эльмгард Расмуссен [21]. Он отметил, что сочетание *-VRs (где -V – любой гласный, а R – сонорный) переходило в раннем индоевропейском языковом состоянии в V̄R (отпадение -s# с заменительным удлинением): *ph₁ter-s > *pətēr (это и есть закон Семереньи, упомянутый в прим. 1; закон Штрайтберга предполагает удлинение и перед шумными согласными: и.-е. *pod-s ‘нога’ – др.-инд. pā́ṭ, др.-исл. føtr). Напротив, окончания слились с глагольными основами в более позднюю эпоху, поэтому флексия 2 л. ед. ч. не отпала (лат. fers ‘ты несёшь’). Её сохранению, конечно, способствовала и морфологическая прозрачность глагольной формы с чётким разделением основы и флексии.

2. К протеродинамическому склонению в основном относятся имена на -i-, -u-. В них ударение не выходило за пределы основы, поэтому падежи различаются благодаря ступени вокализма в суффиксе: номинатив *-i-, *-u-, генитив *-ei-, *-ou-. Ср. др.-инд. agníḥ – agnéḥ, лит. ugnìs – ugniẽs, ст.-слав. гость – гости, гот. gasts – gastis, лат. hostis – hostīs; др.-инд. sunúḥ – sunóḥ, лит. sunùs – sunaũs, гот. sunus – sunaus, ст.-слав. сынъ – сынѹ, домъ – домѹ, лат. domus – domūs. В засвидетельствованных языках у таких имён неподвижное ударение; у имён на -u- по большей части окситонеза, у имён на -i- – разнообразие. Также вокализм корня у них един в именительном и родительном падежах. Кёйпер [6, c. 31] восстанавливал протеродинамическое склонение с подвижным акцентом и соответствующим аблаутом: им. п. *séu̯nus – род. п. *sunéus. В засвидетельствованных языках и основа, и место ударения унифицировались.

2.1. Этот тип склонения стал преобладающим в большинстве индоевропейских имён на -i-, -u-. Только в хеттском и ведическом санскрите сохранились подобные имена с иной, так называемой открытой флексией (-is/-i̯es, -us/-u̯os): вед. áviḥ — ávyaḥ ‘овца’ (при позднейшем aveḥ), хетт. halkis (общ. род) – halkiias ‘зерно’, GIŠ-ru (ср. род = taru) ‘дерево’ – GIŠ-ruuas [22, S. 253]. При сравнении таких имён с протеродинамическими бросается в глаза следующее: имена с «открытой» флексией имеют тенденцию быть существительными, обозначать абстрактные понятия, тогда как протеродинамические имена обозначают конкретные сущности; все прилагательные склоняются только по этому склонению. Ср. хетт. assu ‘добро’ (субстантивированное прилагательное ср. р.) – род. п. assuu̯as; assus ‘хороший’ – род. п. assau̯as. От ведического vásu ‘хороший’ (возможно, родственного хеттскому) образовано 8 генитивов vásoḥ со значением прилагательного, 41 vásvaḥ, из которых 36 образовано от существительного «добро, благо». Всё это наводит на мысль о том, что протеродинамические имена сами производны. Имена *(u̯)és-u-/*(u̯)ós-u (род. п. *(u̯)e/os-u̯-os) ‘добро’ и *(u̯)e/os-u- (род. п. *(u̯e/os-éu-s) ‘хороший’ соотносятся друг с другом так же, как rúc ‘свет’ – rocáḥ ‘светлый’, yúdh ‘битва’ – yodháḥ ‘воин’. Функционально 0 ступень суффикса протеродинамических имён соответствует баритонезе корневых имён, а полная ступень – окситонезе. И образовались они с помощью одного и того же процесса: передвижения ударения направо. Можно предполагать наличие оппозиции первичного *(u̯)é/ósu- и производного (со значением свойства, принадлежности, сходства) *(u̯)_e/oséu-. Такое имя изменилось отчасти в прилагательное (с вторичной 0 ступенью суффикса в «сильных» падежах), отчасти в имя принадлежности с суффиксом *-eu-: греч. χέλυς ‘черепаха’ – χελεύς˙ ϰίϑαϱις (Hes.; «сделанное из черепашьего панциря»); авест. bāzuš ‘рука’ – dǝrǝga-bāzauš ‘длиннорукий’, др.-инд. dásyu ‘враг’ – др.-перс. dahyauš ‘страна’ (видимо, вначале «чужая страна») [23]⁴.

Взаимоотношение «протеро-» и «гистеродинамических имён» наглядно видно на примере корней *deru- ‘дерево’ и *ĝenu- ‘колено’. Оба производны (*der- ‘рвать’, *ĝenh₁- ‘рождать(ся), становиться выпуклым’), оба демонстрируют разные типы флексии и различные производные основы: *dóru > хетт. taru, вед. dā́ru ‘дерево’, греч. δόϱυ ‘балка; копьё’ → *doru̯ós > гомеровский генитив δουϱός, хеттский taruu̯as; *deru̯o- > о.-слав. *dervo; *doruo- - о.-слав. *sъ-dorvъ ‘здоровый’ → *dréu- > вед. генитив droḥ, греч. dreu& ‘дерево; дуб’ (< *dreuj [24, S. 61]), гот. triu ‘дерево’ → *druu̯όs > греч. генитив δϱυός; ведический (с ретракцией акцента) drúṇaḥ; о.-слав. drъvā (собирательное имя) → *dreu̯ó-/ drou̯o- > греч. droÒn: „scurÒn: 'Arge‹oi (Hes.) ‘сильное’, гот. triggws, нем. treu ‘верный, надёжный’⁵ → *dréu-o: *dréu-o- > др.-инд. dróṇaḥ ‘сосуд из дерева; корыто’ (ср. [29]). Атематичская форма *dru- представлена в композитах: dru-ghanáḥ ‘деревянная дубина’, dru-padám ‘деревянный столб’, dru-ṣad, dru-ṣádvan ‘сидящий на дереве’; греч. δϱυ-τόμος (микен. durutomo) ‘дровосек’.

Корень *ĝénu- не так богат дериватами. От него образованы лат. genu, хетт. genu/ *ĝónu > вед. jānu, греч. γόνυ → *genu̯ós/ gonu̯ós > хетт. генитив genuu̯as, гомер. γουνός, также γουνός ‘холм’ → *ĝnéus > вед. мн. ч. mitájñavaḥ ‘длящиеся’ (дословно ‘с несоединёнными коленями’), гот. kniu.

2.1.1. Следует отметить, что в истории отдельных индоевропейских языков «закрытая» флексия вытесняет «открытую»: в италийских, германских, балтийских и славянских языках следов последней нет. В классическом санскрите она тоже практически исчезла. В древнегреческом можно видеть следы вытеснения «закрытой» флексией открытой: ἄστυ ‘город’ – род. п. ἄστεως – производное ἀστός ‘горожанин’. В ведическом санскрите преобладает «закрытая» флексия. Однокоренное греческому имя vā́stu образует в Ригведе генитив vā́stoḥ и производное náva-vāstvaḥ – имя мифологического персонажа, дословно ‘имеющий 9 домов’. Также засвидетельствован генитив suvā́stvaḥ (имя реки), дословно означающий ‘хорошо расположенный’. Для ведического склонения можно сформулировать правило: если имя допускает оба типа, «открытые» формы преобладают. Выше приводились формы генитива от vásu. От имени mádhu ‘сладкий; мёд; жидкость’ зафиксировано свыше 70 генитивов mádhvaḥ и 14 mádhoḥ; однокоренное греч. mšqu склоняется с «открытой» флексией. От имени paśú ‘скот’ образуется только генитив paśváḥ, 3 датива paśvé – 1 paśáve; krátuḥ ‘сила’ – 2 krátvaḥ, 1 krátoḥ; 8 дативов krátve – 1 krátave. Это особенно существенно, если учесть, что баритонное существительное с абстрактным значением krátuḥ коррелирует с окситонным прилагательным *krtús/ *krotús ‘сильный’: греч. ϰϱατύς, гот. hardus[6].

2.1.2. Имена действия на -tu- в древнегреческом языке склоняются почти исключительно с «открытой» флексией: πίτυς, υος ‘сосна’ (корень в лат. pinus), ἴτυς ‘окружность’ (*u̯ei- ‘вращать(ся)’), а также значительная группа имён, непосредственно связанная с глаголом и другими именами деятеля и действия на -t-: ἀγοϱητύς ‘красноречие’ (ἀγοϱεύω ‘беседовать’), ἀϰοντιοτύς ‘копьеметание’ (= ἀϰοντίοις; ἀϰοντίζω ‘метать копьё’), ἀλαωτύς ‘лишение зрения’ (ἀλαόω ‘ослеплять’), βοητύς ‘крик’ (βοάω ‘кричать’), βϱωτύς ‘пища’ (βιβϱώσϰω ‘есть, поглощать’), γϱαπτύς ‘царапина’ (γϱάφω ‘писать’, изначально ‘царапать’), δαιτύς ‘факел’ (δαίω ‘жечь’), ἐδητύς ‘еда’ (ἔδομαι ‘есть’), ἐλεητύς ‘жалость’ (ἐλεέω ‘оплакивать, сожалеть’), ἐπετύς ‘общительность’, ϰιϑαϱιοτύς ‘искусство игры на кифаре’ (ϰιϑαϱίζω), ϰλιτύς ‘склон, скат’ (ϰλίνω ‘склонять’), μνηστύς ‘сватовство’ (μνάομαι ‘добиваться; свататься’), ὀαϱιστύς ‘разговор, беседа’ (ὀαϱίζω ‘общаться’), ὀϱχεστύς ‘танец’ (ὀϱχέομαι ‘танцевать’), ἀτϱυντύς ‘приказ’ (ὀτϱύνω ‘волочить; принуждать; велеть’), ϱυσταϰτύς ‘обида’ (ϱυσταζω ‘тащить, дёргать’), τανυστύς ‘натягивание’ (τανύω ‘тянуть’).

Конечно, большинство этих имён не могут считаться древними. Они образованы от вторичных, презентных, производных глагольных основ [30, p. 292]. Но они сохраняют аблаут первичных имён на *-tu-, представленный в πίτυς и ἴτυς. Исключением из правила является упомянутое ἄστυ, связь которого с гомеровским аористом ἄεσα ‘пребывать, провести время; переночевать’ для носителя древнегреческого языка была давно утеряна.

Иная картина в древнеиндийском, где имена на -tu- склоняются с «закрытой» флексией в Ригведе: yātú ‘волшебство’ – мн. ч. yātávaḥ (здесь – ‘демоны’), gantú ‘путь’ – род. п. gantóḥ, jantú ‘рождение’ – jantóḥ, tridhā́tu ‘состоящий из трёх частей, несущий тройное добро’ – мн. ч. tridhā́tavaḥ, r̥túḥ ‘время’ – мн. ч. r̥távaḥ, hetúḥ ‘причина’ – hetóḥ, svaítu (sva-étu) ‘самостоятельно идущий’ – мн. ч. svaítavaḥ, mántuḥ ‘совет’ – мн. ч. mántavaḥ, aktúḥ ‘мазь; свет, блеск; ночь’ – aktóḥ, tántuḥ ‘нить’ – tántavaḥ. Имена с полной ступенью корневого вокализма, как видим, тоже перешли в протеродинамическое склонение. Иная флексия представлена в pitúḥ ‘питьё’ – генитив и аблатив pitváḥ. Отметим также наречие kŕ̥tvaḥ ‘раз’, генитив от незасвидетельствованного *kŕ̥tu (ср. sakŕ̥t ‘однажды’). Таким образом, мы можем подытожить: «протеродинамические» имена были изначально адъективами, обозначали производность, признак, свойство, противопоставлялись именам с «открытой» флексией как одушевлённые неодушевлённым. В большинстве индоевропейских языков этот тип стал преобладающим для имён на -i- и -u-. В древнегреческом и древнеиндийском можно наблюдать процесс вытеснения.

2.1.3. Отметим и чисто фонетическое объяснение оппозиции между «открытой» и «закрытой» флексиями, предложенное Освальдом Семереньи и Робертом Фальком [32]; [33]. По мнению Семереньи, первая характеризовала так называемые лёгкие основы, т.е., содержащие в своём ауслауте только сонорный/ гласный -i-/-u-, а вторая — «тяжёлые» основы, в которых этому звуку предшествовал согласный. Фальк вслед за Карлом Боргстрёмом [34] полагает, что в раннем индоевропейском языковом состоянии (PIE) гласные звуки были только призвуком согласных фонем; фонологическую самостоятельность они приобрели по мере развития количественного аблаута, связанного с редукцией безударных гласных. В достаточно длинных PIE словах наличествовало и основное, и дополнительное ударение. С ними связано падение безударных, причём синкопировались только истинно безударные, а гласные с дополнительным ударением сохранялись (так называемая iterative syncope). Таким образом, PIE прототип для и.-е. *óvis (h₃évis) должен выглядеть как *Háwayàs, *mn̥tís – *mánatáyas. В родительном падеже основное и дополнительное ударение меняются местами: *Hàwayás, *mànatáyas. Дальнейшие процессы редукции привели к формам генитива *hovi̯ós, *mn̥téi-s. Фальк связывает со своей моделью колебания в акцентуации и аблауте различных падежных форм: им. п. мн. ч. dyā́vas ‘небеса; дни’ – divas ‘небеса’, вин. п. мн. ч. íṣaḥ – iṣáḥ (íṣ ‘питьё, сок’). Против реконструкции Фалька свидетельствуют отношения деривации между именами с «открытой» и «закрытой» флексией типа рассмотренного выше *krétus и *kr̥tús. Однако идея разного типа ударения в «сильных» и «слабых» формах склонения вполне обоснована.

2.2. Что касается гистеродинамических и голокинетических имён, то их акцент и аблаут по сути ничем не отличался от корневых имён. Ср. греч. πατήϱ – πατϱός, μήτηϱ – μητϱός и другие имена родства на -ter-, с аблаутом, аналогичным хетт. ais – issas ‘рот’. Голокинетические имена вообще могут считаться синонимом корневых. Правда, иногда к ним относят и суффиксальные, в которых ударение переходит с корня на флексию, минуя суффикс. Их также именуют «амфидинамическими». К таковым, по мнению П. Видмера, относятся имена типа греч. ἑϰών, ἑϰόντος ‘желающий, охотный’ = вед. uśān, uśatáḥ = авест. vasō [35, S. 136]. Видмер считает, что это характерно именно для причастий акростатических глаголов (корень *u̯ek̑- образует презенсы: хетт. uekzi, uekkanzi, вед. vā́ṣṭi, váśanti ‘хотеть, стремиться’). Однако древнеиндийское имя склоняется скорее как обычное причастие, т.е., в терминах Эрлангенской школы, как гистеродинамическое имя. Для греческих причастий характерен унифицированный вокализм корня. Отметим, что «акростатические» глаголы вполне реальны (в отличие от имён), однако это парадигма явно вторична [36, c. 375–400]; [37].

3. Р.С.П. Бекес предложил свой вариант реконструкции акцентно-аблаутных парадигм [17], ср. также [38]. По его мнению, существует апофония следующего вида: номинатив KéK-K-s – аккузатив KKéK-m̥ – генитив KK(K)ós. К. Трембле [39] предложил восстановить для имён с суффиксом -ōs и -tór особый аблаут: номинатив Kek-ṓs, Kek-tór – генитив Kék-s-s, Kék-tr-. Рассмотрим подробнее эти реконструкции. Исконная форма номинатива CéC-R (1) переходит в CéC-ōR (2), затем в C(e)C-ōR (3), затем в CC-ḗr (4). Соответственно, генитив всюду имеет вид CC-R-ós (в подтипе 3 – С(e)C-R-ós), аккузатив – CCéR-m (в подтипе 3 – C(e)C-oR-m). Подтип 1 соответствует гот. bandi ‘связка’, 2 – и.-е. dhég̑h-om ‘земля’, 3 – греч. δώτωϱ ‘даритель’, 4 – и.-е. *ph₂-tér ‘отец’. С помощью такой метатезы Бекес объясняет колебания *g̑^héi-ōm (авест. ziiā̊ ‘зима’) – *g̑^hiōn (греч. χιών ‘снег’, лат. hiems ‘зима’), упоминавшееся *u̯ek̑-ont- (греч. ἑϰών) – *uk̑-ont-, род. п. *uk̑-n̥t-ós (др.-инд. uśā́n, uśatáḥ). Так же объясняется разница хетт. tekan (*d^hég̑^hōm; в действительности *d^hég̑^h-m̥) – греч. χϑών (*d^hg̑^hōm). От этих типов резко отличается статическое спряжение, которое может характеризовать не только корневые, но и суффиксальные имена. Так Бекес объясняет своеобразный генитив древнеиндийских имён на -tar-: patúr ‘отца’, mātúr ‘матери’ (-tur < *-tr̥s): им. п. *méh₂-tr(-s) – род. п. *méh₂-tr̥s. Однако в действительности надо учитывать, что большинство производных имён относится к периоду позднего индоевропейского языкового состояния, когда акцент ослабел, а полностью сформировавшийся аблаут имел сугубо морфосемантическое значение. Поэтому стали возможны словоформы с полными ступенями и корня, и суффикса: упомянутые греческие δώτωϱ в противопоставлении δοτήϱ. Как показал в блестящем исследовании Э. Бенвенист [7], первое имя, означало «даритель, податель», второе – скорее «снабженец». Баритонные имена с суффиксом *-́tor- указывали на деятеля общего и постоянного, а окситонные, с *-tér- – на конкретного и сиюминутного деятеля, а также на орудие. Имя же *g̑^héi-om- (если авестийское имя восходит к такому архетипу) означает время года, а *g̑^hi-óт- – осадок, т.е. сущность, которая представлялась менее одушевлённой. Так же противостоят производные от этого же корня χειμών ‘зима’ и χεῐμα ‘буря’.

3.1. К. Боргстрём [34] отмечал, что корневые имена с корнем структуры CCC имеют основу СС^е/_оС- (состояние II по Бенвенисту). Ср. др.-инд. tvác ‘шкура’, греч. πϱόξ ‘олень’, χιών ‘снег’, лат. hiems ‘зима; буря’. Конечно, правило это отнюдь не абсолютно, ср. греч. σϰόιψ· ψωϱά ‘парша, кожная болезнь’, δόϱξ ’газель’, а также аккузатив ὧλϰα (< ϝωλϰα, Il. XIII 707; Od. XVIII 375) ‘борозду’. Но тенденция существует, и её можно было бы объяснить с позиции Лейденской школы. Однако ряд пунктов вызывает возражение. Прежде всего, ни в одном языке не сохранилось и следов парадигмы, где бы аккузатив акцентом и аблаутом отличался от номинатива. Примеры, приводимые Бекесом, могут иметь и иное объяснение. Так, tekan – имя среднего рода, тогда как χϑών и kṣā́m – женского⁷. Следовательно, перед нами именно то, что именуется внутренней деривацией, вполне сопоставимое с лат. sēmen < *seh₁-mn̥ ‘зерно’ – Semō (ōnis) < *seh₁-mon-s ‘бог посевов’. Как справедливо отмечал П. Видмер [35, S. 35], одно из грамматических значений внутренней деривации – образование имён одушевлённого рода. Баритонные имена типа δώτω, как уже говорилось, – результат относительно позднего развития, когда разные аблаутные варианты суффиксов приобрели разное значение. Эволюция основы *d^héĝ^hm̥ → *d^hĝ^hṓm (-oms) показывает механизм внутренней деривации: правосторонний акцентный сдвиг⁸.

3.2. К. Трембле [39] попытался объяснить своеобразные генитивы имён на дрожащие в индоиранских языках: pitā́r – pitúr < *pǝ-tr̥-s, mātā́r – mātúr, авест. nar – гат. nǝrǝš, м.-авест. narš < nr̥s. При этом надо учесть, что акцентуация имени *meh₂tēr не единообразна. В греческом (μήτηϱ) и литовском (mótė ‘жена; мать’, móteris, mótina ‘мать’, – все 1 а. п.) оно бесспорно баритонно, тогда как др.-инд. mātā́r демонстрирует окситонезу. Др.-в. нем. muoter, др.-англ. mođor, др-исл. mođir по закону Вернера тоже указывают на суффиксальное ударение (прагерм. *mōder < *mātér-). Понимая эти сложности, К. Трембле и предложил свой вариант реконструкции с рецессией акцента в слабых падежах: им. п. *meh₂-tḗr (-tér-s) – род. п. *méh-tr̥-s. Не вполне понятна апофония такого имени (в реконструкции Трембле): полная ступень корня и суффикса в сильных падежах. Различная акцентология и.-е. *mā-ter-, очевидно, связана с тем, что другие имена родства на *-ter были окситонны: *ph₂-tér ‘отец’, *d^hugh₂-tér ‘дочь’ (ср., правда *b^hréh₂-ter ‘брат, соплеменник’ и *su̯é-sor ‘сестра’). Есть предположение, что имя «мать» приобрело окситонезу по аналогии с именами «отец» и «дочь», обозначавшими несимметричные семейные отношения. Имена же симметричных отношений сохранили баритонезу [18]. Более сложен вопрос об индоиранском генитиве -tur < *-tr̥s, не засвидетельствованном в других языках. По-видимому, он развился вначале у имён, которые дольше всего сохраняли подвижность ударения, т.е. имён родства, у которых ударение стояло на корне. В таких условиях главным способом выражения генитива была 0 ступень вокализма в суффиксе. Генитив с ⁹0 ступенью флексии, возможно, возник по аналогии с протеродинамическими именами (с номинативом Ŕ-tōr и генитивом *R-tér-s). Таким образом, при всём его своеобразии он не требует реконструкции особой парадигмы с передвижением акцента, противоположным другим именам.

 

Таблица 1. Соответствие латинского и индоиранского склонения

Имена с неподвижным акцентом
Латинское	Ведическое	Ведическое	Латинское	Ведическое	Авестийское
N. rēs ‘дело’	(raí) ‘богатство’	gáuḥ ‘корова’	bos	nā́r ‘муж’	gauš	–
G. rēi	rāyáḥ, rā́yaḥ (гапакс)	gávaḥ, góḥ	bovis	(náraḥ)	gǝuš	nǝrǝš, narš
D. rēi	rāyé <rēiei	gáve	bovi	náre	gave	–
Acc. rem < *rē(i)m	rā́m < *rḗim	gā́m < *gōu-m	bovem	náram	gąm	–
Abl. rē	rāyáḥ	gávaḥ, góḥ	bove	náraḥ	gaot	nǝrǝt

Примечания к таблице.

1. Лат. rēs, сформировавшее V склонение, подверглось влиянию I и II склонений, поэтому у него сформировался генитив rei (вместо ожидаемого *rēis). В этом сыграл роль и аккузатив rem, как и вед. rā́m, закономерно развившийся из *rēim (падение второго элемента долгого дифтонга перед сонорным; см.: [40, p. 40–44], после чего долгий гласный сократился в латинском перед конечным -m.
2. Склонение лат. bos видоизменилось под влиянием консонантного III склонения, когда вместо закономерного *bom появилась форма bovem. Архаизмы сохранились в италийских языках (см. ниже).
3. Генитив nǝrǝš, как отмечалось выше, – староавестийский рефлекс индоиранского *nr̥s, narš – младоавестийский [41].

 

Таблица 2. Варианты акцентуации имён в Ригведе

Sg.	Pl.	Sg.	Pl.	Sg.	Pl.	Sg.	Pl.	Sg.	Pl.
N. śvā́ ‘собака’	—	—	náras	gáuḥ	gā́vaḥ	dyáuḥ	dívaḥ (1) dyā́vaḥ (22)	—	—
A. śvā́nam	śúnaḥ	náram	nŕ̥n	gā́m	gā́ḥ (107) gávaḥ (2)	dyā́m (67), dívam (21)	dívaḥ (2), diváḥ (2), dyū́n (25)	rā́m	rā́yaḥ (2)/ rāyáḥ (103)/ rāḥ (1)
I. ─	—	—	nŕ̥bhiḥ	gávā	góbhiḥ	divā́	—	rāyā́	—
D. ─	—	náre	nŕ̥bhyaḥ	gáve	góbhyaḥ	dive	—	rāyé	—
G. ─	—	—	narā́m/ (naráām; 17) nr̥nā́m (nr̥náam; 15)	góḥ (35)/ gávaḥ (3)9	gávām (gávaam) (52) gónām (20)	diváh (сотни10) dyóḥ (4)	—	rāyáh (100) rā́yaḥ (2)	rāyáam
Ab. śúnaḥ	—	náraḥ	nŕ̥bhyaḥ	góḥ	góbhyaḥ	diváh (сотни) dyoḥ (2)	—	rāyáḥ	—
L. ─	—	nári	nŕ̥ṣu	gávi	góṣu	diví (104) dyávi (12)	—	—	—
V. ─	—	─	náraḥ	—	gāvas	dyauḥ	─	─	─

 

4. Но в некоторых именах наблюдаются отступления от общих правил апофонии и постановки ударения. Так, в ведическом есть имена, по структуре напоминающие корневые, но с неподвижным ударением. Со времён Х. Педерсена их сравнивают с латинскими, что и отражено в таблице.¹⁰

Таким образом, в индоиранских языках наблюдаются расхождения: ведическая форма генитива-аблатива náraḥ, авестийская *nr̥s: в ведическом обобщён генитив -(r)as, в авестийском – *-r̥s. У имён на *-ar-, наоборот: в авестийском имеются колебания: atarš ‘огонь’ – род. п. aqarš (< *atr̥s) и aqro (*atras). И возникает вопрос: какая форма более архаична. Он требует особых исследований: генитив *-r̥s, следов которого нет в других языках, может быть и индоиранской инновацией (см. ещё [42, p. 51]).

Рассмотрим теперь, как распределены различные варианты падежных форм в Ригведе.

Можно было бы считать слабые падежи с полной ступенью вокализма инновациями, но они находят соответствие за пределами индоиранских языков. Рефлексы упомянутых имён в италийских языках тоже отражают полную ступень вокализма в слабых формах: ед. ч. лат. им. п. diēs (< *diēus) – род. п. ст.-лат. Diovis, Diovos; дат. п. оск. diuvei, iuveí, διουϝει, διοφηι, ζωϝει, умбр. iove. Таким образом, общеиталийское склонение имени можно восстанавливать так:

1. *diēus > dies
2. *diēues/ *diōuos (> Jovis)
3. *diēuei/ *diōuei (> Jovi)
4. *diēum > diem.

Законы аналогии разделили некогда единое имя на собственное и нарицательное.

Вокализм в лат. bovis, греч. βοϝός также соответствует индоиранским формам с неподвижным ударением. Ср. также умбр. bum ‘bovem’, пофонено совпадающее с вед. gā́m. Однако от того же корня образовано вед. návagva ‘имеющий 9 коров’. Итак, перед нами общеиндоевропейские слабые формы *diu̯ó/és/ *di̯éus, возможно, и *g^uóu̯-s (*g^u-éh₃u-s)/ *g^uué/ós. Какая же может считаться первичной?

4.1. Для ответа на этот вопрос необходимо уточнить, с чем связана подвижность / неподвижность акцента в именах. Бесспорно неподвижно ударение в тематических и ā-основах (последние по сути производны от тематических). В основах на i/u имеется аблаут, но ударение неподвижно. Основы же на консонантные могут быть классифицированы так: в производных основах ударение неподвижно (греч. δοτήϱ – δοτηϱος), когда же первичного имени не сохранилось – ударение подвижно: πατήϱ – πατϱός. Интересующие нас имена тоже изначально производны, несмотря на внешнее сходство с корневыми: *diḗus < *dei- ‘сиять, играть’ (др.-инд. divyati), *g^uōus < *g^ueH- ‘двигаться’ (с вариантом *g^uem-), *reHis < *reH- ‘давать’ (др.-инд. rā́ti). Именно сходство с корневыми именами привело к развитию подвижной парадигмы. Парадигма производных имён формировалась в относительно поздний период, при ослабления силового компонента ударения. Поэтому в них полностью сохранился количественный аблаут, сформировавшийся в период силового ударения и характеризовавший морфологию каждой словоформы. Особый вопрос – формирование тематического склонения, в основах и флексиях которого ступень корня однотипна. Основы не подвержены морфонологическому чередованию, флексии присоединяются к тематическому гласному.

5. Морфологические особенности, связанные с былой подвижностью силового ударения, вполне очевидны и проявляются во всех атематических именах и глаголах. Для описания этих общих черт автором было предложено понятие аблаутно-акцентной парадигмы (ААП), в которой сведены эти общие черты.

Таблица 3. Аблаутно-акцентная парадигма

1. CV΄Cv-s : CvC-V΄s	Номинатив : Генитив субъекта: др.-инд. kṣā́m – kṣmáḥ ‘земля’
2. CV΄Cv-m : CvC-V΄m	Аккузатив : Генитив объекта: др.-инд. náram – nr̥ṇā́m ‘муж’
3. CV΄Cv-i : CvC-V΄i	Локатив : Датив: др.-инд. kṣámi – kṣmé
4. CV΄Cv- : CvCV΄-s	Баритонное имя : Окситонное имя (Имя целостного постоянного свойства : имя частного признака, способного к изменению): греч. σϰώψ ‘ястреб’ – σϰοπός ‘цель’
5. CV΄Cv- : CvCV΄-	Глагол внешнего действия : Глагол внутреннего состояния, способности, возможности (по происхождению – несогласованное прилагательное): др.-инд. dógdhi ‘доить’ – duhé ‘(корова) доится’
6. CV΄C-t : CvC-tó	Активный : средний залог глагола (также – имя деятеля : страдательное причастие): др.-инд. śr̥ṇóti – śr̥ṇuté ‘слышать’ (также devaśrút ‘слушающий бога’– śrutáḥ ‘слышный’)
7. CV΄C- : CoCe, CeCCe	«Примитив» (древнейшая форма, предтеча презенса и аориста) : перфект (статив): др.-инд. vétti – vide ‘знать’
8. CV΄C- : CVCV-	Индикатив : Конъюнктив: др.-инд. ásti – ásati ‘быть’
9. CV΄C- : CVCV-	Атематическая : тематическая глагольная основа: др.-инд. bhárti – bhárati ‘нести’
10. CV΄(R)C(V): Cv(R)CV΄-ti	Глагол стабильного действия : глагол меняющегося состояния (терминативный): греч. τεύχω ‘строить’ – τυγχάνω ‘случаться’
11.CV΄(R)C(S) : Cv(R)CV΄-t	Презенс стабильного действия (часто транзитивный) : аорист «критической точки», т.е. момента изменения положения дел (часто непереходный): греч. τϱέφω ‘кормить’ – ἔτϱαφον ‘я вырос’
12. CvCv- : CvCV΄-(C)	Отглагольное имя реального действия : отглагольное имя потенциального действия: др.-инд. dŕ̥śi ‘при виде’ – dŕ̥śe ‘(чтобы) видеть’
13. CV΄C-C(R)C : CvC-CV΄RV-s	Имя действия : прилагательное долженствования: греч. βϱωτύς ‘пища’ – βϱοτέϝον ‘чтобы быть съеденным’

(C – согласный, V – гласный, _v – редуцированный гласный)

Нетрудно видеть отличия акцентно-аблаутных парадигм Эрлангенской школы от предложенной выше. В акцентно-аблаутных парадигмах подчёркиваются различия различных акцентуационных типов; в аблаутно-акцентной парадигме, напротив, сходство.

5.1. Мы критиковали Эрлангенскую школу за слишком большое количество допущений об изменении основ имени по аналогии. Не применимы ли подобные же упрёки к ААП? Ведь согласно ей, следует предполагать в слабых падежах и производных формы типа *b^hrós, *tmós и т.д. вместо φοϱός, τομός и т.д. Объясняется это следующим. В «тяжёлых» корнях 0 ступень вокализма в слабых формах – самое обычное явление. В «лёгких» же корнях 0 ступень, не очень удобная фонетически, появляется обычно при присоединении третьей морфемы: φοϱός, но δίφϱος ‘повозка’, padáḥ, но upábdaḥ ‘шум’. Таким образом, можно сформулировать закон, запрещающей «лёгкий» корень в 0 ступени в двухморфемных именных словоформах. В древнегреческом тематическом аористе возможно появление этого феномена: 2 л. ед. ч. σχές ‘ты взял’, 3 л. πλέ ‘он повернул(ся)’. Вероятно, сохранение 0 ступени оказалось возможным благодаря тому, что уже у Гомера значительно чаще встречались формы с аугментом: ἔσχε, ἔπλε[11]. В безударной позиции в лёгких корнях e > o; затем именно эта ступень стала основной для окситонных дериватов [43, S. 125].

6. В заключение рассмотрим вопрос о словообразовании, осуществляющемся путём изменения ударения и ступеней вокализма морфем слова (корня и суффикса). По аналогии с внутренней флексией (англ. foot – feet) её именуют внутренней деривацией. Её причиной следует считать передвижение акцента. При этом в производных формах оно становится неподвижным и колумнальным (фиксированным на определённой морфеме). Однако сохраняется аблаут, вызванный передвижением акцента. В одном из наиболее обстоятельных исследований [35] внутренняя деривация связывается с акцентно-аблаутными парадигмами Эрлангенской школы и определяется как переход имени из одной из них в другую. П. Видмер указывает на следующие переходы: 1. Акростатическое имя ē/ĕ → акростатическое имя о/е: *uēsu (гомеровское ἠύς ‘хороший, добрый’, др.-ирл. fíu ‘добро’) → *uosu (др.-ирл. fó ‘добро; господин’). 2. Акростатическое имя о/е → протеродинамическое имя: *kré/ótus (др.-инд. krátus, род. п. krátvaḥ/krátoḥ, авест. xraquś, род. п. . xraqwaš/ xratəuš) → *kr̥tús (греч. χϱατύς ‘сильный’, гот. hardus). Передвижение акцента очевидно, но сомнительна трактовка имени *kré/ótus как акростатического: производное имя с характерной иммобилизацией ударения и «открытой» флексией. См. выше об особенностях таких имён. 3. Протеродинамическое → гистеродинамическое имя. Это характеризует взаимоотношение абстрактных и конкретных имён с сигматической основой: вед. ápas ‘дело’ – apás ‘деятельный’, греч. ψεῦδς ‘обман’ – ψευδής ‘лживый’. Однако сомнительно, можно ли эти имена характеризовать как протеро- и гистеродинамические. Скорее они баритонные и окситонные, с колумнальным ударением: корневым (ápas) и суффиксальным (apás). По- видимому, адъективная форма с суффиксом -és- легла в основу и родительного падеж сигматических имён, сформировав аблаут γένος – γένεος, лат. genus – generis. Ср.: [12]; [44]. В. Хок [45] полагает, что на сигматические имена оказало влияние склонение имени *kreu̯h₂s, род. п. *kreu̯és ‘мясо’: в словоизменительной парадигме аблаут должен выравниваться. Однако качественный аблаут в склонении свойствен многим суффиксальным именам: хетт. u̯atar – u̯etenas ‘вода’ (< *u̯ódr – *udéns), лат. homo – hominis, гот. guma – gumins ‘человек’, лит. akmuõ – akmẽns ‘камень’, ст.-слав. камы – камене. Дело в том, что вследствие закона передвижения акцента направо (о котором ниже) в разные периоды праиндоевропейского языкового состояния образовывались адъективно-атрибутивные формы, которые втягивались в деклинационные парадигмы. Фонетические законы этого времени сформировали аблаут в суффиксах: -о/é. В отдельных языках они действительно унифицировались, и литовскому piemuõ, piemẽns соответствует греч. ποιμήν, ποιμένος ‘пастух’.

Первые суть имена действия, неодушевлённые, абстрактные, существительные, обозначающие основное свойство (качество) предмета. Вторые: имена деятеля/орудия, одушевлённые, прилагательные, обозначающие частные, временные свойства субъекта. Также баритонное имя может обозначать класс, окситонное – принадлежность к нему, подобие, обладание его свойством. Ср. др.-инд. vŕ̥dh ‘процветание’ – vr̥dháḥ ‘содействующий процветанию’, śúс ‘свет’ – śucá ‘чистый, ясный’; греч. φώϱ ‘вор’ – φοϱός ‘несущий’, σϰοπός ‘ястреб’ – σϰοπός ‘стражник; цель’. Оба имени связаны с глаголом σϰέπτομαι ‘смотреть’; многозначность второго имени нередко приводила в смущение исследователей: почему окситонное имя может обозначать такую абстрактную сущность, как «цель». Но главным в значении этого имени является то, что оно обозначает признаки, появляющиеся и исчезающие во времени. Этим оно и отличается от однокоренного атематического. В таких парах возможна и ретракция (сдвиг влево) ударения. Баритонные тематические имена обозначают, как правило, действие: φόϱος ‘ноша’, τόμος ‘разрез’ (τομός ‘нож’), τϱόχος ‘бег’ (τϱοχός ‘колесо’). В отличие от корневых имён, они очень редко выступают как имена одушевлённых сущностей. В качестве исключения можно привести имя πόϱνος ‘блудница’, основа, производная от назального глагола πέϱνημι ‘продавать’.

А. Нуссбаум [47] отмечает большое как формальное, так и семантическое разнообразие окситонных имён, которые могут обладать всеми тремя видами корневого вокализма, обозначать прилагательные и существительные, сущности действующие и претерпевающие воздействие. Нередко одна лексема может иметь разичные значения. Например, омонимы σϰοπός ‘стражник’ и ‘цель’ Нуссбаум трактует как активное и пассивное имя. Это справедливо, однако не следует забывать, что подобные значения часто выражаются именно баритонными именами: φόϱος ‘ноша’ (= то, что несут), λόγος ‘слово’ (= то, что говорят). Пассивное прилагательное сохраняет значение конкретного предмета: δοϱός ‘ободранный’. О причине такого развития значений в окситонном σϰοπός было сказано выше. Вообще, говоря о внутренней деривации, не следует забывать: всякая деривация характеризуется отсутствием чётких значений у словообразовательных способов. Имена, образованные одинаково, могут иметь сильно различающиеся значения.

Аблаутно-акцентные отношения этого рода свойственны и производным именам. Ср. лат. genus ‘род’ – gener (*genes-os) ‘зять’ (принадлежащий к роду); упоминавшееся греч. ϑήϱ – лат. ferus; лит. žẽmė ‘земля’ (греч. χϑών, др.-инд. ksā́m) – žẽmas ‘низкий’. В латинском языке противостоят существительные и прилагательные с суффиксом -ti-: у первых ударение на корне, и безударное -i- последнего слога выпадает перед -s: pars ‘часть’ (древняя основа сохранена в наречии, происходящем из аккузатива: partim ‘частично’), fors ‘случай’; во вторых ударение стояло на последнем слоге, благодаря чему -i- сохраняется: fortis ‘сильный’, mitis ‘мягкий’. Если прилагательное fortis одного корня с fors – перед нами пара *bhŕ̥tis (имя действия): *bhr̥tís (прилагательное) при том, что в др.-инд. *bhr̥tíḥ ‘ноша’ эта оппозиция элиминировалась¹².

Сопоставление существительного и прилагательного на -i- наглядно показывает и пути развития внутренней деривации, и формирование различных ступней качественного аблаута в корне. Греч. ὄϰϱις ‘угол’ и ὀϰϱίς ‘обрывистый, угловатый’ представляют собой такую же пару, как τόμος – τομός (*h₂ók̂ri-: *h₂okrí-). Эту же основу содержат лат. ocris ‘скалистая гора, утёс’, умбрск. ukar/ocar, южнопиценск. okrei, маррукинск. ocres (род. п.). Сабелльское имя, возможно, корневое, латинское содержит суффикс *-ī-. Вариант же *h₂ek̯- представлен в греч. ἄϰϱις ‘вершина горы’ и многочисленных производных (греч. ἄϰϱος ‘высший’, лат. acer ‘острый’ и т.д.) Следовательно, *-h₂ek̂- сохранял свой вокализм под ударением, а в безударной позиции преобразовывался в *-h₂ok-. Затем посредством ретракции акцента от него образовывалось новое баритонное имя.

Противопоставляться могут и ступени вокализма суффиксов: γνώμων ‘знаток’ – γνω̂μα ‘знак’. Имена на *-men-/mon- обозначают деятеля, на *-́mn̥- – действие, а тематизированный вариант *-m(e)no- образовывал прилагательные: ἃϱμα ‘повозка’ – ἄϱμενος ‘слаженный, подготовленный’ (ἄϱμενα ‘корабельные снасти’). Суффикс *-tr̥- означает имя действия, *-́tor-/*-tér- – имя деятеля, *-tro- – прилагательное, имя результата. Ср. хетт. paprizzi ‘грешить’ – papratar ‘грех’; греч. ϑέλγω ‘очаровывать’ – ϑέλϰαϱ· ϑέλγμα (Hes.) ‘волшебство’ (< *ϑελγ-ταϱ) – ϑελϰτήϱ ‘волшебник’; φιτϱός ‘пень, обрубок’ (*bhei- ‘ударять’). В этой связи отметим, что имена на -tar- в хеттском склоняются как гетероклитики: papratar: род. п. paprannas < *-tnos. Суффикс *-tno- образует имя результата: βάτνος· αὐλός· Μεσήνιοι (Hes.) ‘трубка, струя (мессенцы)’; вариант -ter-, -tr- представлен в таких именах, как βατήϱ· βαίνων ‘идущий’¹³, βάτϱα· βάσις ‘основа’. Вариант *-t(e)no- образует прилагательные пассивного долженствования в балто-славянском (подобно суффиксу -τεϝο- в древнегреческом): приять, ст.-слав. прияти – приятьнъ; лит. dìrbti ‘работать’ – dìrbtinas ‘должный быть сделанным’

Эти варианты суффикса, примеры которых можно значительно умножить и греческим, и древнеиндийским материалом, и данными других языков, позволяют сформулировать один из важнейших законов индоевропейской морфонологии: закон правостороннего сдвига ударения. Согласно ему, чем правее стояло ударение на словоформе, тем скорее она выражала весь тот сложный комплекс значений, который был выше приписан окситонным формам: именно такие имена обозначали конкретные сущности, одушевлённых персонажей, наконец, превращались в прилагательные¹⁴. Иногда такие прилагательные приобретали модальное значение, превращаясь по сути в герундивы.

 

¹ По традиции баритонные падежи именуются сильными, окситонные – слабыми.

[2] Некоторые лингвисты также выделяют классы мезостатических имён (с неподвижным ударением на середине слова) и телевтостатических (с ударением на конечном слоге основы) [17]. Но аблаут и ударение в этих именах ничем не отличается от иных имён с неподвижным ударением.

³ За исключением случаев, описанных законом Штрайтберга и законом Семереньи, где вторичность долготы самоочевидна.

⁴ К развитию значения см. русск. сторона – сторонний; страна – странный.

⁵ Готское -gg- перед w возникает в результате действия закона Хольцмана: между гласным и сонорным j, w шумные согласные иногда удваиваются. Причины действия этого закона спорны. Некоторые исследователи полагали, что закон Хольцмана действует в заударном слоге [25, S. 75], другие – в предударном, третьи – перед ларингалом. См.: [26, c. 82]; [27, p. 34–46]; СГГЯ [28, c. 64]. Сопоставление гот. triggws c греч. δϱοός свидетельствует в пользу второй теории.

⁶ В этой связи отметим, что в древнегреческом абстрактное существительное образовано с помощью сигматической основы: ϰϱάτος. В лесбийском диалекте засвидетельствовано ϰϱέτος, также в аркадо-кипрском есть имена Τιμοϰϱέτης, Σωϰϱέτης [31, p. 45], сохраняющие исконный вокализм. В др.-инд. krátuḥ тоже представлена полная ступень. Таким образом, можно восстанавливать оппозицию: *krétos (ср. р.)/ krétus (м. р.) ‘сила’ : kr̥tús/kortús ‘сильный’.

⁷ Попутно отметим, что авестийское ziiā̊ (чаще zyā̊) не даёт основания для реконструкции дифтонга в корне. Это обычная именная основа с 0 ступенью корня и полной суффикса, с передвижением акцента в «слабых» падежах (род. п. zimo), почти пофонемно совпадающая и с греч. χιών, и с лат. hiems.

⁸ Готское bandi вообще не относится к именам с подвижным акцентом. Это стандартное имя с основой на -jō- (и.-е. *-i̯ā-), в склонении которого нет аблаута.

⁹ Грассман рассматривает эти формы как ритмические варианты.

¹⁰ Грассман ведёт подсчёт до 8-й мандалы.

¹¹ Ряд подобных сочетаний звуков рассмотрен в диссертации [46].

¹² Для имени fortis предполагается либо корень *bher- (ср. греч. φέϱτεϱος, др.-инд. bhártara ‘более сильный’, φέϱιστος, φέϱτατος, bhártama ‘самый сильный’), либо *dher- (др.-инд. dharáyati ‘держать’, dhr̥ṣú. dhr̥ṣṇú, греч. ϑϱασύς ‘отважный’, гот. gadars ‘осмеливается’).

¹³ Ю.С. Степанов [48, c. 60] заметил, что имена на -ter- могли означать не только деятеля, но и орудие, стихийный действующий процесс: πίμπϱημι ‘жечь’ – πϱηστήϱ ‘вихрь; смерч, удар молнии’. Общая семантика сиюминутного деятеля развивается и в значение орудия. Ю.С. Степанов отмечает, что имя πϱηστήϱ обозначало по сути устранимый субъект: имя стихии. В высказывании может использоваться и безличное предложение для описания стихийных процессов, затем позиция субъекта заполняется именем стихии: Веет – Ветер веет. Для имени в винительном падеже βατηϱα Гезихий даёт такое толкование: τὸ ἄϰϱον του σϰάμματος των πενϑάτλων, ἀφ᾽ οὗ ἅλλονται τὸ πϱωτον ‘вершина гимнастического рва на соревнованиях, с которого прыгают вначале’.

¹⁴ В литовском языке все прилагательные относятся без исключения к подвижным парадигмам, даже те, которые соответствуют баритонным прилагательным в греко-арийском ареале: naũjas (4) ‘новый’ = νέος, návyaḥ; sãnas (4) ‘старый’ = ἔνος, sánaḥ. Трудно сказать, какое ударение в этих прилагательных первично. Ср. ведическое наречие sanā́d ‘исстари’.

About the authors

K. G. Krasukhin

Institute of Linguistics of the Russian Academy of Sciences; Philological Faculty of the M.V. Lomonosov Moscow State University; St. Tikhonʼs Orthodox University

Author for correspondence.
Email: krasukh@mail.ru

Doct. Sci. (Philol.), Leading Researcher at the Institute of Linguistics of the Russian Academy of Sciences, Professor at the Philological Faculty of the M.V. Lomonosov Moscow State University, Professor of the St. Tikhonʼs Orthodox University

Russian Federation, Moscow; Moscow; Moscow

References