Разбивание посуды в свадебном обряде донских казаков: ареальное варьирование семантики и прагматики действия

Полный текст

Разбивание посуды в ходе свадебного обряда распространено у всех славян (Гура 2012; Топорков 1995), оно встречается также у немцев, австрийцев, французов, итальянцев, греков, албанцев, евреев (Иванова и др. 1988: 71, 202, 221; 1989: 21, 22, 28, 32, 52, 127, 128, 204; Сумцов 1996: 156). При этом разбивание посуды как значимое ритуальное действие является полифункциональным актом (Чистов 1974: 80), может по-разному объясняться в различных локальных традициях, а его семантика в каждом конкретном случае зависит от обстоятельств (Толстая 1996: 95; Гура 2012: 380).

Н.Ф. Сумцов отмечал, что в древнее время разбивание сосудов совершалось в конце жертвоприношения, поскольку после этого они уже не могли служить людям (Сумцов 1996: 156). А.Л. Топорков объясняет семантику действия через осмысление в народном сознании человека как сосуда и выражение через его разрушение символики переломных моментов жизни (Топорков 2009: 217). У восточных славян разбивание горшков символизировало совершение первой брачной ночи, сохранение или утрату невестой девственности до брака, окончание гуляний, служило своего рода обеспечением благополучия новой семьи; на черепках гадали, сколько детей будет у молодоженов; подметание осколков было условным испытанием хозяйственных умений молодой жены (Топорков 1995: 180–181; Гура 2012: 366, 380, 512, 528, 620). При этом даже в одной областной традиции символика битья посуды может отличаться пестротой (см. об этом, напр.: Ларина 1990: 53; Бузин 2015: 486–487), что обусловлено акциональностью этого элемента обряда, получающего разные значения, вплоть до амбивалентных, в зависимости от других «логически подчиненных ему элементов, его “актантов”» (Толстая 1996: 89).

В свадебном обряде восточнославянского населения территории бывшей Области войска Донского “разбивание посуды” обнаруживает целый набор значений, который включает в том или ином виде практически все смыслы этого действия, отмеченные у славян. Варьирование ритуальной семантики данного акта определяется временем и местом совершения, его участниками, дальнейшими манипуляциями с осколками, приговорами и обрядовой лексикой, а также “прагматическими смыслами”, которые “обусловлены отношением к действию его исполнителей, их интенциями и мотивировками совершаемого ритуального акта” (Там же: 94). Пестрота значений “разбивания посуды”, помимо акциональности, обусловлена и особенностями формирования традиционной духовной культуры населения региона – вторичной по отношению к культуре “материнских”, в первую очередь южнорусских территорий, складывавшейся под влиянием образа жизни донских казаков, обычаев соседних неславянских народов, а также малороссийских крестьян, переселявшихся на Дон (Проценко 1998: 80–82). Основным источником изучения разбивания посуды на донской свадьбе стали материалы диалектологических и этнолингвистических экспедиций Южного федерального университета (до 2006 г. – Ростовский государственный университет) в Ростовскую и Волгоградскую области (далее – РО и ВО соответственно) в 1976–2014 гг. (с 2008 г. экспедиции проводились совместно с Южным научным центром РАН), личные архивы полевых материалов ростовских исследователей и автора настоящей статьи, опубликованные полевые материалы и работы по свадебному обряду донских казаков. Было проанализировано более 150 текстов о разбивании посуды на свадьбе из 22 районов РО и 14 районов ВО, территория которых входила до революции в Область войска Донского.

В дореволюционных источниках по донской свадьбе разбивание посуды упоминается не часто, однако уже в них зафиксированы разные значения этого действия. А.В. Терещенко писал, что у донских казаков во время свадебного пира разбивали стеклянные бокалы и посуду, чтобы жизнь новобрачных была счастливой (Терещенко 2014: 837). Встречается в публикациях приуроченность данного ритуального акта к бужению новобрачных на второй день свадьбы (Никулин 2019: 91) и объявлению “честности” молодой (Харузин 1885: 201–202). Отмечено битье посуды во время завершающих свадьбу эпизодов (Пономарев 1876: 3; Харузин 1885: 204; Номикосов 1884: 315), в том числе при изображении родов свекрови или тещи с разбиванием горшка у нее на животе (Антонов 2019: 96; Харузин 1885: 205).

В работах современных исследователей тоже встречаются описания изображения родов в свадебном обряде донских казаков (Анашкина 1976: 119; Литвиненко 1997: 103–104; Рудиченко 2000: 93; Капля 2003: 54). Б.Н. Проценко также фиксировал разнообразие обрядовой семантики “битья горшков” у донских казаков – от празднования “честности” молодой до ее испытания на второй день свадьбы (Проценко 2004: 33). Хотя в ходе свадебного обряда на Дону разбивали преимущественно горшки, могли бить и другую посуду (тарелки, стаканы, кувшины) и то, что осмыслялось в славянской народной культуре и в народном сознании как вместилище, сосуд (напр., тыкву) (Чёха 2012: 335). Комплексного анализа этого акционального компонента донской свадьбы ранее не проводилось. Представляется, что исследование варьирования его семантики в географическом ключе будет способствовать более точному выделению региональных типов свадебного обряда донских казаков и формированию представлений о его генезисе.

Несмотря на то что имеющиеся полевые материалы по большей части отражают достаточно позднее состояние традиционной духовной культуры донского казачества (начиная с 1920-х годов), характеризующееся сокращением и объединением свадебных эпизодов, забвением семантики обрядовых действий и тяготением их к развлекательному смыслу, экспедиционные записи конца XX – начала XXI в. показывают не только значительное варьирование семантики “разбивания посуды” на свадьбе, но и сохранение прагматики этого действия в памяти старожилов. На основании контекста “разбивания посуды” были выделены несколько основных вариантов содержания данного ритуального действия в свадебном обряде Дона:

1. Наиболее распространено разбивание посуды для испытания новобрачной/новобрачных, которое встречается и в других русских областях (Матлин 2016). Чаще всего оно совершается на второй день свадьбы, но может происходить и в первый день после раздачи каравая или во время заключительных эпизодов обряда, называемых хорони́ть концы́, завива́ть (залива́ть) ови́н, туши́ть пожа́р. Здесь акцент делается не на самом нарушении целостности посуды, а на следующем за ним подметании черепков молодой или обоими молодыми. Поэтому разбивали любую посуду: горшки, тарелки, кувшины, а иногда тыкву (кабак). Использование тыквы в этом обрядовом акте также обусловлено ее символикой и ролью в других эпизодах свадьбы (выражение отказа сватам с помощью тыквы; поднесение тыквы матери “нечестной” невесты) (Чёха 2012: 337; Гура 2012: 619). “Горшок жалко разбить, а кабак-то у каждого есть” (ПМ Проценко 1990).

Часто подметание осколков разбитой посуды сопровождалось бросанием гостями мелких денег, которые новобрачные должны были собрать. При этом молодую подвязывали фартуком и давали ей веник, а молодому – кочергу.

Горшки бьють, ну, там корча́жка или махо́тка. Щас же корчажек нету. Приходют и берут, и бьють в круг, а тут все, тут музыка играет, все танцуют и по этим по горшкам. Кто тыклу разобьёт. А кидают мелочь. А жаних и нявеста собирают. Нявеста в фартук, жаних с кочаргою, там же тыклы и деньги. Глядишь, насбирают чёй-то (ПМДЭ 2004)¹.

Каждый хоче, кабы вдарить горшок. Ему денег туда. А невеста с женихом всё чи́сточки копеечки собирають, в карман кладуть или куды там. Заве́ску такую подцепють невесте. Она вот эти деньги – и жаних же – собираеть. А горшки же эти надо все отгресть – она веником, а он с кочерёжкою. Дають жениху кочерёжку, он гребёть всё чисточки, чтобы деньги видно было (ПМ Проценко: б. г.).

Кочерга символически связана с огнем и очагом, может выступать как предмет, посредством которого происходит приобщение к дому и хозяйству (Белова 1999: 635–636). У восточных славян в похожих обрядах использовались и другие предметы. Так, в Тамбовской области новобрачному давали лопату, “чаплю” (Бузин 2015: 497), в Свердловской – ухват (Липовецкая 1982: 138). В этом отношении интересно связывание перед сватовством помела и кочерги у русских (Белова 1999: 637; Ларина 1990: 160), помела, кочерги, вил, ухвата и веника у белорусов (Гура 2012: 151).

Носителями традиции подметание черепков объясняется проверкой молодой супруги и ее хозяйственных умений: “не слепая ли”, “какая хозяйка”, “как она умеет прибирать, мести”:

А невеста должна веник, всё это собирать, горшки битые собирать, деньги, а жених ей помогаеть. И вот значить там говорять: “О, сляпая, сляпая невеста, вон не подняла!” Там начинают тоже шутки по-всякому (ПМ Н.А. Власкиной 2009б);

…это бить горшки, бьють, пошла свекру́ха танцавать, вдарила, рассыпались, тарелку или горшок, танцуеть, а все деньги кидають, мелочь и иголки, что невеста слепая или нет, увидить иголку или нет. Вот они танцують все, хто мелочь, хто рубль, а она веником метёть (ПМДЭ 1992: К.Д. Онищенко).

Исследователи восточнославянской свадьбы видят в подобных эпизодах второго дня с подметанием мусора и черепков разбитой посуды «разновидность обрядности “перехода”» и трактуют их семантику как необходимое возвращение новобрачной из “потустороннего мира”, в том числе через “открытие” органов чувств, важнейшим из которых являются глаза (ср. частое объяснение: “не слепая ли”) (Бузин 2015: 487, 498), а также как приобщение молодой к домашнему пространству дома мужа (посредством подметания, принесения воды, приготовления пищи, приведения в порядок печи) (Бузин 2015: 500; Байбурин 1993: 87). М.Г. Матлин считает, что в этом обрядовом акте соединились разбивание посуды для бужения молодых в знак совершения брачной ночи и подметание новобрачной пола на второй день свадьбы (Матлин 2016: 61).

Собранные деньги подсчитывали; считалось, что у кого из новобрачных их больше, тот и будет “хозяином в семье” (“А потом же вроде кто больше собрал, кто больше хозяин” [ПМ Проценко 1990]). Поэтому подметание осколков разбитой посуды и подбирание денег становилось соревнованием молодых, которое вписывалось в ряд других распространенных на Дону испытаний и состязаний послевенчальных дней (принесение воды, разрезание каравая, распределение спиртного из связанных бутылок – быков). Эти деньги становились частью всего поднесенного супружеской паре на свадьбу и осмыслялись как продолжение подарков первого дня, что подтверждается в том числе и донской обрядовой терминологией (ср.: кидать на горшки – “бросать деньги во время подметания черепков разбитых горшков” и кидать на каравай – “дарить подарки на свадьбе” [БТСДК 2003: 209]):

Горшок били… и мелочь кидали, я собирала, а тут танцавали по этой мелочи, не давали собирать по полу ногами, все пляшуть. И вот я собирала, фартук надела и собирала эту мелочь, и жаних помогал мне, кидал мне в фартук. Когда надарили нам, и вот в горшок это всё ссыпа́ли, и горшок, как вда́рить яго, и он рассыпался весь, и эту мелочь всю топтали, и вот мы эту мелочь собирали, сколько на горшок кидали нам (ПМА 2009).

В данном обрядовом акте обратим внимание на одну деталь, которая обычно остается за рамками анализа, но является достаточно частотной в воспоминаниях информантов: во время разбивания посуды присутствующие танцуют около подметающих новобрачных, иногда прямо на черепках. В Верхнедонском районе РО посуду бросали прямо под ноги танцующим гостям (Литвиненко 1997: 103–104). Танец здесь, как и в других региональных вариантах славянской свадьбы, с одной стороны, имеет продуцирующее значение и знаменует бесповоротность заключенного брака (Агапкина 2012: 231–237), с другой – является одним из способов помешать молодым (Матлин 2016: 62–63). При этом упоминания о каких-то иных, распространенных в других русских регионах препятствиях, чинимых гостями новобрачным, встречаются на Дону достаточно редко:

Тут же ж им не дають собирать, и по рукам, и всё бываеть (ПМ Проценко: 1990);

Горшки бьють – это невесту оценивають. Горшки, посуду побьють, а должна невеста, и мелочь насыпют, как она быстро соберёт. Это значит, разворотливость, суетливость невесты определяют. Она хватаеть, курей пускають, курицу поймать. Вот такие вот игры, сыпют они, в общем мешают ей, она подбирает (ПМЭЭ 2010: Бурындин).

2. На Дону объясняют разбивание посуды во время различных эпизодов свадьбы пожеланием счастья молодым. У казаков-некрасовцев после венчания били стаканы, из которых новобрачные пили вино, поднесенное батюшкой: “разобьётся, значит, жить будут хорошо” (ПМ Власкиной 2007). В Семикаракорском и Усть-Донецком районах РО во время встречи свадебной процессии в доме жениха “на счастье” разбивали тарелку, на которой лежали хмель, зерно, мелкие деньги, конфеты, орехи для осыпания молодых:

Приехали [молодые], родители же встрещають его, мы же к жениху приехали. Встрещали, этот полотенец, пирог сладкий же, ну и это вот теперь у нас орехи… кидають конхфеты, когда молодых ведуть, тарелку разбивають, ну закон же такой был, кидають на деньги. И кидають же на молодых и скрозь деньги там, серебро, медь, и конхфеты, кидають, а люди же подбирають, такой закон (ПМДЭ 1992: Евдокия Иосифовна).

Черепки разбитой посуды в этом эпизоде продолжают множественность других предметов, используемых для продуцирования богатства и плодородия в новой семье (хмель, зерно, орехи, деньги). Например, в пос. Чернышки ВО били тарелку на второй день свадьбы; считалось, что чем больше будет осколков, тем больше будет счастья у новобрачных (ПМДЭ 2011). А.К. Байбурин трактует мотивировку разбивания посуды для пожелания счастья молодым как один из ритуальных способов наделения их долей. При этом черепки могут ассоциироваться с детьми, горшок – с воплощением цельности, а его разбивание – с бесповоротностью свершившегося (Байбурин 1993: 83).

Разбивание посуды “на счастье” у донских казаков может быть приурочено к другим значимым в структуре ритуала моментам свадьбы и отмечать важный этап обрядового перехода молодых людей. В станице Мелиховской Усть-Донецкого р-на РО били посуду, в которой принесли каравай (ПМ Проценко: середина 1980-х годов). В станице Маркинской Цимлянского р-на РО после даров спрашивали у молодого, “чей он зять”, а у молодой, “чья она”. После их ответа били тарелки, танцевали, сыпали на пол деньги. Затем новобрачная меняла свадебный наряд на повседневную одежду (ПМ Проценко: 1992). В станице Краснокутской Боковского р-на РО горшок били “на счастье” в конце свадьбы (ПМЭЭ 2010: Белоножко). В некоторых местах считалось (сохранились упоминания об этом), что осколки от разбитой “на счастье молодым” посуды нельзя выбрасывать, их нужно закапывать (ПМА 2017; Анашкина 1976: 119), как и другие предметы, наделяемые сакральным смыслом (Байбурин 1993: 42, 172).

3. Посуду разбивали в случае сохранения невестой девственности до свадьбы. Такая семантика фиксируется от станицы Мариинской Константиновского р-на РО и выше по течению Дона (в Волгодонском, Обливском, Шолоховском районах РО, Иловлинском, Котельниковском, Кумылженском, Серафимовичском, Суровикинском, Урюпинском, Чернышковском районах ВО): “Потом утром встают, подымать про́стыну, какая она, чистая или грязная. Эт позорно, если грязная, эта было не к чаму [выносить простыню]. И вот если она [молодая] цельная, бьють горшки” (ПМЭЭ 2008). В Иловлинском районе ВО в случае “честности” новобрачной били целую посуду, а в случае “нечестности” – “худую”: “А утром подсвашка и дружко спрашивають у жаниха: честная ли невеста. Простыню показывали всем. Если честная – били хорошую посуду, если нечестная – плохую, дырявую, и всем объявляли, что нечестная” (Рыблова и др. 2020: 11).

Ниже по Дону в знак “честности” молодой преимущественно носили калину (Гревцова 2022: 115). В Котельниковском, Суровикинском и Чернышковском районах ВО совершали обряд бить (играть) кали́ну (кали́нку), который можно рассматривать как комбинацию разбивания посуды и определенных действий с калиной, в случае сохранения невестой девственности до брака: на второй день свадьбы гости становились в круг, свекровь в центре круга разбивала тарелку, на которую до этого присутствующие клали деньги и иногда ягоды калины. При этом исполняли песню про калину. Новобрачные, подметая черепки, собирали монеты (СДГВО 2011: 44; ПМДЭ 1993; ПМДЭ 2011; ПМ Власкиной 2011: Захарова, Горячева, Берозко, Донская).

Вот на второй день калину-то играют, честная или нечестная: “Калинушка, калина”. Бьют тарелку, и вот сва́шка должна бить тарелку: “На горочке калина, / На горочке калина” [поет]. Бьют тарелку и тогда то́пщуть и тут кидають деньги и всё: “Ну что ж, кому дело, калина, / Ну кому какое дело, калина” [поет]. Вот это вот на второй день играют калину, и тарелку бьють, и топщуть мелочь. И тут с веником, дають невесте, жениху, собирают деньги, и эти склянки, всё собирають в заве́ски. И кто сколько набрал, сколько жених набрал, сколько невеста набрала. Нащинают считать, посчитали: вот сколько на калину накидали денег… Бывает и сухая калина, красная, сушёная калина, и вот там её с деньгами всё это сыпють, шоб они подметали (ПМ Власкиной 2011: Горячева).

Районы Среднего Дона, где зафиксирован обряд играть (бить) калину (калинку), можно считать переходным ареалом распространения двух способов демонстрации “честности” молодой у донских казаков: действиями с калиной (с веткой, ягодами калины или украшенной красной материей веткой другого дерева) и разбиванием посуды.

На Дону отмечено и противоположное значение “разбивания посуды”: для демонстрации “нечестности” новобрачной, но оно встречается гораздо реже и главным образом в районах, население которых преимущественно составляют потомки малороссийских крестьян (Миллеровский, Тарасовский районы РО): “Если же невеста потеряла честь до свадьбы, тогда не калину кидають, не рубашки, а бьють горшки. Кидають горшки матери, в лицо бросають, горшки кидають, чашки, ложки” (ПМДЭ 1991). Появление такой семантики разбивания посуды в районах с казачьим населением (в Весёловском районе РО и Иловлинском районе ВО) может быть обусловлено влиянием соседней традиции малороссийских крестьян (Кабакова 2001: 182; Топорков 1995: 181; Терещенко 2014: 728). Развитие амбивалентных значений одного действия – разбивания посуды – в разных региональных вариантах обряда связано с позицией “утрата девственности”. В русских областях били посуду во время или после брачной ночи, нередко о двери помещения, где спали новобрачные, или около него (Гура 2012: 528; Бузин 2015: 460; Топорков 1995: 180–181). У донских же казаков приуроченность разбивания посуды к брачной ночи молодых встречается редко. Например, битье горшков в это время зафиксировано в г. Урюпинске ВО (Головачев, Лащилин 1947: 158).

4. Наиболее символически нагруженным является разбивание горшка во время изображения родов старшей участницы обряда – свекрови или тещи (Гревцова 2022: 139–141). Женщину клали на лавку, ставили ей на живот горшок, при этом она изображала родовые муки. Один из присутствующих, часто переодетый во врача, разбивал горшок. Иногда горшком накрывали курицу (петуха), и птица вылетала после того, как он раскалывался. Носители традиции часто объясняют, что это означает, что свекровь “родила себе невестку/дочку/молодуху” (Рыблова и др. 2020: 70, 81, 136, 171; ПМЭЭ 2006: Парамонова; Харузин 1885: 204–205):

Вот я бяру себе сноху и мне жавот правять, я родила, значит, дочку сабе. Ложуть на лавку, врач тут у нас во всем белом стоить. Белый халат одеваеть, берёть палку и подходить к этой свекрови и начинаеть живот править. В шутки все, а когда разобьют горшки, а там и курица сидить в горшке (Рыблова и др. 2020: 70);

А потом ещё свекровью качають. Она кричить:

– Ой, живот болить!

Останавливають и над ней горшок бьють. Она:

– Ой, ну таперь мне легко – горшок накинули.

Это она вроде как опросталась, родила – это ж она молодуху к себе берёть (Там же: 81).

В Белокалитвинском районе РО говорили, что свекровь родила “близнецов”, “двойнят”, имея в виду новую супружескую пару (Анашкина 1976: 119; Рудиченко 2000: 93). Данный обрядовый акт чаще всего приходился на второй или третий день свадьбы. В Алексеевском районе ВО изображение родов происходило после отъезда молодых на венчание перед обрядом заливания овина (Капля 2003: 54). “…когда невесту забирають – увозят, у матери начинаются схватки. Ей ставят горшок на живот и разбивают его. Всё, живот не болит” (Рыблова и др. 2020: 65). Иногда упоминается о том, что разбивание горшка на животе у свекрови совершалось только в том случае, если невеста сохранила девственность до брака (СДГВО 2011: 44). Нередко после этого молодая или оба новобрачных подметали осколки и бросаемые мелкие деньги, а гости танцевали (Рыблова и др. 2020: 91, 92, 171; Токмакова 2018; ПМДЭ 2010: Ржевская; ПМДЭ 2003). Очевидно, что все это варианты одного обрядового акта, поскольку основное действие (разбивание горшка на животе у свекрови или тещи) и его ритуальная семантика (“рождение” женщины в новой семье) одинаковы. Такое значение разбивания горшка легко реконструируется даже без упоминания носителями традиции изображения родов: “ложуть мать на лавку и бьють или горшок, или тарелку. Это конец уже свадьбы” (ПМДЭ 2010: Ржевская); “Тешшу кладуть на лауку, становють гаршок на пузу и бьють, а зять дорить новыи тухли” (БТСДК 2003: 45); “А когда заканчивають – бьють у жениховой матери на животе горшки” (Рыблова и др. 2020: 92).

В славянской традиционной культуре петух и курица – символы мужского и женского начал, а в свадебном ритуале – жениха и невесты: “Петух наделяется мужской сексуальной символикой, а курица – символикой плодовитости” (Гура 2012: 308). В обрядах, имеющих матримониальные смыслы и сопровождающих заключение брака, эти птицы могут использоваться живыми, подаваться в составе ритуальных блюд или присутствовать в виде изображений, их упоминают в свадебных песнях и приговорах (Там же: 308–315). В донском варианте разбивания горшка фигурируют и курица (Рыблова и др. 2020: 70, 91; ПМДЭ 1992: А.С. Аникеева; ПМЭЭ 2006: Агапова, Кузнецова), и петух (Рыблова и др. 2020: 133, 136; Рыблова 2022: 238; ПМДЭ 2008).

М.А. Рыблова присутствие петуха в этом эпизоде соотносит с юношеской сексуальной силой, а курицу трактует как символ женского начала и плодородия (Рыблова 2022: 113–114). Однако мне хочется предложить и другое объяснение использования в этом обряде именно петуха, а не курицы, являющейся ритуальным двойником невесты (Гура 2012: 310). В народной культуре петух ассоциируется с огнем – стихией, которая в свадебном ритуале имеет продуцирующую, инициальную, апотропеическую символику (Гура, Узенёва 2009: 28; Белова, Узенёва 2004: 516–517). Разбиваемая посуда в свадебном обряде донских казаков также обнаруживает разнообразные связи с огнем (битье горшков в обрядах тушения пожара, заливания овина, зажигание платков в горшке, бросание черепков в огонь, сгребание их кочергой и др.), в появлении которых, видимо, не последнюю роль играет ассоциация горшка (наиболее часто упоминаемого предмета в описаниях этого обряда) с печью и очагом (Топорков, Толстой 1995: 526).

Каравай поднесли, а они должны горшки бить. Кладут свекровь на лавку и горшком. И по горшку палкой бьют, а она кричит:

– Ой, рожать хочу!

Иногда петуха посодят в горшок и держут. Как он вдарит палкой, этот горшок разбился – петух выскочит из горшка. Ну, и свекровь шумит:

– Ой, дочку родила, дочку родила! (Рыблова и др. 2020: 136).

“Освобождение” курицы или петуха из-под разбиваемого горшка можно рассматривать не только как символическое рождение молодой в семье мужа, о чем прямо говорили донские старожилы, но и в контексте распространенного у славян использования этих птиц, особенно петуха, в знак дефлорации невесты (Гура 2012: 313–314; Гура, Узенёва 2009: 32–33). Таким образом, у донских казаков изображение родов, сопровождавшееся разбиванием горшка с курицей или петухом, вписывается, с одной стороны, в обрядовую семантику битья посуды, символизирующую “честность” новобрачной, а с другой – в парадигму действий с курицей/петухом в послесвадебные дни: соединение живой курицы с украшенной веткой калины, которую носили в случае сохранения невестой девственности до брака; кража кур ряжеными в цыган гостями; приготовление лапши на курином бульоне утром второго дня свадьбы; называние курником свадебного деревца (Гревцова 2022: 117, 128, 131–132); битье куриных яиц в конце всех свадебных гуляний (Пономарев 1876: 3). Кроме того, разбивание горшка на животе у матери одного из новобрачных знаменует и ее обрядовый переход в социовозрастную группу женщин, женивших/выдавших замуж своих детей (Кабакова 2001: 185).

У восточных славян разбивание посуды на свадьбе в знак совершения брачной ночи или для обеспечения благополучия молодых было достаточно широко распространено (Топорков 1995), а вот для изображения родов этот элемент обряда встречается редко (напр., в Ульяновской области, где роженицу изображал мужчина, а после “родов” происходили “поиски ярки” [Матлин 2019: 276]). Главным образом фиксации такого действа локализуются в украинском и белорусском Полесье. В Гомельской области на второй день свадьбы “молодицы разбивали палкой на животе у свекрови горшок; это означало, что теперь у нее двое детей – сын и невестка” (Топорков 1990: 85). На Волыни во время заключительного свадебного эпизода – перезвы или после него били горшок на животе у одной из участниц обряда, чаще всего у свекрови. В Рогачевском уезде Могилевской губернии шуточные роды устраивали во время обеда после привезения приданого невесты в дом будущего мужа, перед первой брачной ночью: одна из женщин изображала роженицу; “новорожденного” (котенка) пеленали, назначали ему отца и крестных, а для роженицы – “бабку”; рожающая причитала, что у нее болит живот, и ее “лечили”. Разбивание посуды в этом описании не упоминается (Шейн 1890: 316–317).

Сделанные наблюдения позволяют выдвинуть две гипотезы о происхождении этого обрядового акта в донской традиции. Согласно первой, выходцы с полесских территорий, возможно, принимали участие в заселении тех донских хуторов и станиц, где зафиксировано битье посуды на животе матери невесты или свекрови. Согласно второй, это обрядовое действие относится к числу архаических. Вероятно, в прошлом оно было широко распространено на территории Славии, но впоследствии сохранилось преимущественно на ее периферии. В поддержку такой гипотезы служит предложенный Н.И. Толстым принцип “инновации (центр) – архаика (периферия)”. Проанализировав культуру романских и славянских народов, исследователь причислил к славянским архаическим зонам Полесье, Русский Север и ряд южнославянских регионов (Толстой 1995: 41–60). Примечательно, что ряд элементов традиционной культуры донских казаков обнаруживает параллели именно с этими регионами (ср.: обряд “бабья каша”; бытование термина пращур в значении “праправнук”; былички о повитухах, предсказывающих судьбу ребенка; и др. [Власкина 2011: 180–182, 207–208, 216–226]).

5. В ряде районов Дона посуду били в конце свадьбы во время обрядов тушить пожар, завивать (заливать) овин, хоронить концы, которые были описаны еще в дореволюционных работах («Заканчивается свадьба своеобразным обычаем “заливания пожара”. Гости, приглашенные на свадьбу, собираются в последний раз в доме родителей жениха и изрядно выпивают. Берут затем платок, смоченный в водке, и зажигают его, а после льют воду и разбивают горшок или тарелку [Номикосов 1884: 315]). Описания этих обрядов могут быть весьма разнообразными и включать, помимо разбивания посуды, подметание молодыми ее осколков (ПМ Власкиной 2009; Рыблова и др. 2020: 39; СДГВО 2011: 601) и изображение родов (ПМ Проценко: 1990; ПМДЭ 1992: А.С. Аникеева; Токмакова 2018). В населенных пунктах, расположенных на севере Усть-Донецкого района РО по р. Кундрючья, обряд хоронить концы включал только разбивание посуды, часто сопровождаемое зажиганием огня, перепрыгиванием через него и его тушением (ПМА 2007):

Потом же костёр жгуть вот так. Соломы наложуть, загорится и в хорошей одёже пряда́ють через этот огонь, через пыль, зола. Тогда у этот, горшок какой-нибудь, видите, можеть, черепня́ какая-нибудь. Как неко́лоную, так полбеды, а то целую. Вот горить этот огонь, раз, и разбили. <…> Концы́ хоро́нють называется, это концы. Сожгли, разбили, всё, готово. Невеста не ваша, а наша (ПМА 2007: Савкина).

В Нехаевском районе ВО завиванием овина назывался обряд конца свадьбы, когда молодая разбивала кидаемые ей стаканы (СДГВО 2011: 44). У донских малороссов Миллеровского района РО били тарелки во время заключительного свадебного эпизода – забивания чопа: “У нас в доме не забивали [чоп], вот мы как женились, у нас прям вот тут вот на ворота́х забивали, тут и тарелки били” (ПМА 2011). Таким образом, разбивание посуды в конце всех свадебных гуляний, как и другие символические действия со значением уничтожения или закрывания (тушение огня, забивание чопа), было знаком окончательной смены социального статуса молодых, завершения их, прежде всего новобрачной, ритуального перехода.

Значения “разбивания посуды” в свадебном обряде были нанесены на карту Области войска Донского, что позволило выявить ареалы их распространения. Практически повсеместно на исследуемой территории (кроме Нижнего Дона) отмечается подметание осколков новобрачными, а само действие нарушения целостности посуды уходит на второй план. Битье горшков в знак “честности” невесты распространено от станицы Мариинской Константиновского р-на РО и выше по течению Дона вплоть до самых северных районов проживания потомков донских казаков. На севере Области войска Донского, преимущественно в населенных пунктах по р. Хопер, имеется ареал, где довольно частотно фиксируется разбивание посуды при изображении родов у свекрови или тещи. В некоторых населенных пунктах по р. Северский Донец и в прилегающем Тацинском районе РО также зафиксировано битье посуды при имитации родов. Разбивали посуду “на счастье молодым” в станицах и хуторах Семикаракорского района РО, в Урюпинском районе ВО; остальные фиксации точечны (см. Рис. 1).

 

Рис. 1. Карта распространения значений разбивания посуды в свадебном обряде донских казаков (сост. Т.Е. Гревцова)

 

Таким образом, “разбивание посуды” в донской свадебной традиции обнаруживает несколько значений, которые объединяет символика ритуального перехода участников ритуала – новобрачных (в первую очередь молодой) и их матерей. Нередко это действие входит в состав микрообряда, включающего ряд манипуляций с посудой и ее осколками: разбивание посуды в знак “честности” невесты и последующее подметание молодыми черепков; битье горшка в процессе изображения родов, часто также завершающееся сметанием осколков; и т. п. Эти микрообряды зачастую имеют общее наименование: хоронить концы/заливать овин/тушить пожар. Одним из наиболее устойчивых их элементов является подметание частей разбитой посуды, которое может как объединяться с другими элементами, так и совершаться как самостоятельное действие. Некоторые акты, сопровождающие разбивание посуды, могут производиться и как отдельные (без “битья горшков”): зажигание и тушение огня, подметание молодыми мусора и мелких денег.

Следует отметить хорошую сохранность на Дону обрядовых действий (разбивание горшка на животе у свекрови или тещи; сажание в горшок курицы или петуха; бросание черепков в костер и перепрыгивание через него; и др.), за которыми стоят архаичные народные представления о ритуальном переходе. При этом в памяти старожилов сохраняется и ритуальная прагматика разбивания посуды (“невеста не наша, а ваша”, “свекровь родила себе дочь” и т. д.). Однако сегодня разбивание посуды в донской традиции все больше становится развлекательным и соревновательным элементом свадьбы – возможно, это и стало одним из факторов консервации таких обрядовых актов. В наибольшей степени утрачена семантика дефлорации в первую брачную ночь, что коррелирует с угасанием бытования и других действий, отмечающих “честность” невесты у донских казаков (“ношения калины”, демонстрации простыни и др.).

Источники и материалы

БТСДК 2003 – Большой толковый словарь донского казачества: ок. 18 000 слов и устойчив. словосочетаний. М.: Русские словари; Астрель; АСТ, 2003.
Головачев, Лащилин 1947 – Головачев В.Г., Лащилин Б.С. Народный театр на Дону / Ред. и вступ. ст. В.А. Закруткина. Ростов-на-Дону: Ростовское областное книгоиздательство, 1947.
Номикосов 1884 – Номикосов С.Ф. Статистическое описание Области Войска Донского. Новочеркасск: Областная войска Донского типография, 1884.
ПМ Власкиной 2007 – Полевые материалы с. н. с. ЮНЦ РАН Нины Алексеевны Власкиной. Экспедиция в Приморско-Ахтарский район Краснодарского края, 2007 г. (информант: Ф.Я. Блохина, 1935 г. р.).
ПМ Власкиной 2009 – Полевые материалы с. н. с. ЮНЦ РАН Нины Алексеевны Власкиной. Экспедиция в Даниловский район ВО, 2009 г. (информант: А.Я. Чумакова, 1914 г. р.).
ПМ Власкиной 2011 – Полевые материалы с. н. с. ЮНЦ РАН Нины Алексеевны Власкиной. Экспедиция в Чернышковский район ВО, 2011 г. (информанты: Л.М. Берозко, 1940 г. р.; М.Н. Горячева, 1934 г. р.; О.В. Донская, 1973 г. р.; М.М. Захарова, 1948 г. р.).
ПМ Проценко – Полевые материалы Бориса Николаевича Проценко. Коллекция личных документов Б.Н. Проценко в ЮНЦ РАН: середина 1980-х годов – экспедиция в станицу Мелиховскую Усть-Донецкого р-на РО (Тетрадь № 13, информант: А.Н. Яковлева, 1909 г. р.); 1990 г. – экспедиция в станицу Краснодонецкую Белокалитвинского р-на РО (Тетрадь МАРДГ-5, информант: М.М. Чикомасова, 1899 г. р.); 1992 г. – экспедиция в Цимлянский р-н РО (информанты: О.Г. Кулыгина, 1906 г. р.; В.Г. Чернозубова, 1908 г. р.); б. г. – экспедиция в Верхнедонской р-н РО, год записи неизвестен (информант: В.И. Назарова, 1915 г. р.).
ПМА 2007 – Полевые материалы автора. Экспедиция в Усть-Донецкий район Ростовской обл., 2007 г. (информанты: А.И. Бакулина, 1937 г. р.; Т.Н. Герасимова, 1936 г. р.; Е.М. Круглова, 1935 г. р.; Н.К. Круглова, 1943 г. р.; З.А. Никитина, 1922 г. р.; В.П. Наумова, 1927 г. р.; В.Ф. Пятницкова, 1924 г. р.; Т.К. Рыковская, 1928 г. р.; Н.Е. Савкина, 1929 г. р.).
ПМА 2009 – Полевые материалы автора. Экспедиция в Кумылженский район ВО, 2009 г. (информант: Л.К. Ермилова, 1948 г. р.).
ПМА 2011 – Полевые материалы автора. Экспедиция в Миллеровский район РО, 2011 г. (информант: Р.И. Ермашева, 1941 г. р.).
ПМА 2017 – Полевые материалы автора. Экспедиция в г. Гуково РО, 2017 г. (информант: А.В. Кравченко, 1953 г. р.).
ПМДЭ 1991 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Ростовского государственного университета в Веселовский район РО, 1991 г. (информант: П.Ф. Бондаренко, 1907 г. р.).
ПМДЭ 1992 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Ростовского государственного университета 1992 г. в Милютинский район РО (информант: К.Д. Онищенко, 1916 г. р.), в Семикаракорский р-н РО (информант: Евдокия Иосифовна [фамилия неизвестна], 1913 г. р.), в Шолоховский р-н РО (информант: А.С. Аникеева, 1942 г. р.).
ПМДЭ 1993 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Ростовского государственного университета в Суровикинский р-н ВО, 1993 г. (информанты: М.Л. Пилкина, 1914 г. р., Ф.Н. Попова, 1913 г. р.).
ПМДЭ 2003 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Ростовского государственного университета в Тарасовский район РО, 2003 г. (информант: М.Н. Антифеева, 1922 г. р.).
ПМДЭ 2004 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Ростовского государственного университета в Верхнедонской район РО, 2004 г. (информант: Е.Л. Козырева, 1926 г. р.).
ПМДЭ 2008 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Южного федерального университета и ЮНЦ РАН в Нехаевский район ВО, 2008 г. (информант: А.Д. Бирюков, 1929 г. р.).
ПМДЭ 2010 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Южного федерального университета и ЮНЦ РАН в Тацинский район РО, 2010 г. (информант: О.А. Ржевская, 1948 г. р.).
ПМДЭ 2011 – Полевые материалы диалектологической экспедиции Южного федерального университета и ЮНЦ РАН в Чернышковский район ВО, 2011 г. (информант: Г.П. Пономарева, 1938 г. р.).
ПМЭЭ 2006 – Полевые материалы этнолингвистической экспедиции Южного федерального университета в Алексеевский район РО, 2006 г. (информанты: Л.В. Агапова, 1934 г. р.; Н.А. Кузнецова, 1939 г. р.; В.А. Парамонова, 1930 г. р.).
ПМЭЭ 2008 – Полевые материалы этнолингвистической экспедиции Южного федерального университета и ЮНЦ РАН в Урюпинский район ВО, 2008 г. (информант: А.Л. Топилина, 1926 г. р.).
ПМЭЭ 2010 – Полевые материалы этнолингвистической экспедиции Южного федерального университета и ЮНЦ РАН в Боковский район РО, 2010 г. (информанты: Л.М. Белоножко, 1930 г. р., П.А. Бурындин, 1928 г. р.).
Пономарев 1876 – Пономарев С. Луганская станица (этнографический очерк): о праздниках, рукобитье, подвеселках и свадьбе Луганской станицы // Донские областные ведомости. 1876. № 50. С. 2–3.
СДГВО 2011 – Словарь донских говоров Волгоградской области / Авт.-сост. Р.И. Кудряшова, Е.В. Брысина, В.И. Супрун; под ред. Р.И. Кудряшовой. Волгоград: Издатель, 2011.
Токмакова 2018 – Токмакова О.С. Свадебный обряд станицы Краснодонецкой Белокалитвинского района Ростовской области // Культура.рф. 20.04.2018. https://www.culture.ru/objects/3447/svadebnyi-obryad-stanicy-krasnodoneckoibelokalitvenskogo-raiona-rostovskoi-oblasti
Харузин 1885 – Харузин М.Н. Сведения о казацких общинах на Дону. Материалы для обычного права. Вып. 1. М.: Тип. М.П. Щепкина, 1885.
Шейн 1890 – Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. Т. I. Ч. 2. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1890.

Примечания

¹ В диалектных текстах из личных полевых архивов ростовских исследователей и в текстах, собранных в экспедициях Южного федерального университета, сохраняется оригинальная орфография с характерными чертами донских говоров; буквой г передается γ (г-фрикативное). Материалы из других экспедиционных архивов или опубликованных текстов приводятся в том виде, в каком они представлены в источнике.

Об авторах

Татьяна Евгеньевна Гревцова

ФГБУН “Федеральный исследовательский центр Южный научный центр Российской академии наук” (ЮНЦ РАН)

Автор, ответственный за переписку.
Email: tanyar_2@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-7512-9528

к. филол. н., старший научный сотрудник лаборатории филологии

Россия, пр. Чехова 41, Ростов-на-Дону, 344006

Список литературы

Дополнительные файлы