Том 33, № 5 (2023)

Разрыв между фундаментальной и прикладной наукой в современном мире обусловлен рядом социальных, политических, а сегодня и биологических факторов, связанных с угрожающими человечеству вызовами: климатическими изменениями, международным терроризмом, гибридными войнами, жесткой межстрановой конкуренцией и, наконец, пандемиями. На появление смешанных природно-социальных образований, включая «новые войны», глобальное потепление, загрязнение окружающей среды и COVID-19, мировые правительства отвечают достаточно жестокой биополитикой, не всегда опирающейся на релевантную научную экспертизу, тем более в условиях ее системного кризиса. Для ученых эти обстоятельства означают еще больший вызов, заставляющий их выходить из привычных университетских и лабораторных условий в «поле», переосмысляя свои отношения с прикладниками и инженерами, а также политиками, врачами, журналистами и нечеловеческими агентами (вирусами, гаджетами, программами и т. д.). Недавний скандал вокруг французского микробиолога из Марселя Дидье Рауля в этом контексте очень показателен.

Сравнительный анализ его кейса и казуса современного итальянского философа Джорджо Агамбена в контексте реакции на пандемию COVID-19 поможет оценить масштабы кризиса мировой системы здравоохранения, биологии и медицины в Европе и США, а также трудностей в репрезентации экспертного знания в гуманитарном дискурсе и гипермедиализованном пространстве, сталкивающихся политических и экономических интересов. Возможный сценарий выхода из создавшегося положения автор видит в привлечении к диалогу по этим вопросам нечеловеческих акторов, переосмыслении роли человека и переоценки возможностей массовых медиа и институтов управления.

Эксперимент китайского ученого Хе Цзянькуя по редактированию генома девочек-близнецов породил новую волну подозрений к биотехнологиям. Под подозрением оказались биотехнологи и влиятельные международные фигуры — те, кому приписывалась способность использовать общее желание стать здоровее, сильнее и работоспособнее ради трансформации населения Земли. По своему социальному значению эти опасения выходят далеко за пределы желания уменьшить неопределенности, связанные с развитием новых технологий. Образ угрозы, связанной с редактированием генома, проложил новое русло для «текучего страха» вытеснения и замещения, описанного социологом Зигмунтом Бауманом. Он же наложился на иммунополитическую тревожность, связанную с опасением быть зараженным и утратившим идентичность.

Вместе с тем подозрение к технологии по редактированию генома явственно воспроизводит мотивы поруганного сакрального, описанные Эмилем Дюркгеймом, Мери Дуглас и современными культурсоциологами. Однако в рассматриваемом случае эти мотивы приобретают совершенно особое звучание. Под угрозой поругания оказывается человеческий геном, определяющий, как нам следует жить, а потому обладающий свойствами сакрального. При этом и наша жизнь оказывается лишь частью эволюционного соревнования «эгоистичных генов», стремящихся распространиться в пространстве и времени. Обычно опасность, связанная с сакральным, заключается либо в его осквернении, либо в стремлении противника заручиться его поддержкой. Подозрения по отношению к редактированию генома могут быть истолкованы как попытка сформировать предписание для сакрального, перекодировать те внутренние принципы, по которым оно действует. А поскольку сакральное в данном случае содержится в каждой клетке человеческого тела, объектом подозрения оказывается сам подозревающий.

Общественные кризисы создают пространство неопределенности: привычные институты, правила, социальные нормы разрушаются. Когда кризис носит структурный характер, неопределенность может привести к радикальной перемене картины мира для некоторых обществ. В рамках данной статьи мы рассмотрим, как на примере восприятия колдовства и ведьм в средневековой и нововременной Англии одни господствующие мифы сменили другие, и к каким социальным последствиям это приводило. Данный случай демонстрирует историческое развитие изменения отношения к ведьмам от неопределенности, к конкуренции за власть и отмене, исключению из публичного поля.

Основными действующими лицами были отнюдь не ведьмы и колдуны, а европейские интеллектуалы, оказавшиеся невольными слугами местных политиков, которые воспользовались удачным моментом для цементирования собственного политического господства через инструментарий гражданской науки и политической философии. Изучая кейс средневекового колдовства и английской политической мысли XI–XII веков, будет показано, как господствующие картины мира менялись в периоды кризисов и какие факторы влияли на успешность той или иной. На основе данного материала мы продемонстрируем, как происходил трансфер идей из академического поля в политическое, а затем до мира повседневности. Также мы проведем экскурс в актуальные исследования мифа, сказок и городских легенд и покажем различия и сходства Просвещения и других доминирующих мифов в разные исторические периоды.

В статье предлагается философское рассмотрение феномена кринжа. Утверждается, что концепт кринжа нуждается в более пристальном исследовательском внимании. В качестве рассматриваемых тем выдвигается, во-первых, проблема оценочного суждения как реакции, замещающей собой действие. Используя интерпретацию активного и реактивного Жилем Делёзом, автор утверждает, что кринж существует как форма реактивного, подменяющего собой действие. Во-вторых, рассматривается проблема интерреакции. На основе концепции интерпассивности Роберта Пфаллера и Славоя Жижека делается вывод о существовании сходного феномена — интерреактивности, и показывается его несводимость к интерпассивности. Автор предлагает рассматривать кринж как форму, приближающуюся к интерреактивности, но все же не сводимую к ней. В-третьих, рассматривается проблема интенсивности кринжа и его отношение к гаптическому опыту. На основании предложенных проблем автор делает два вывода, первый из которых фиксирует кринж как частный случай более общего явления, называемого гиперэстезией. Второй вывод говорит о значении концепта кринжа для расширения понимания чувственности.

Статья посвящена определению места понятия «кринж» в современном этико-эстетическом дискурсе. Автор утверждает, что наиболее близкой к кринжу оказывается эстетика кэмпа, в общих чертах описанная Сьюзан Зонтаг в «Заметках о кэмпе». Чтобы раскрыть их сходства, в актуальном понимании кринжа проводится следующее различие: кринж1 как непосредственная реакция стыда за что-то внешнее, так называемый испанский стыд, кринж в своем базовом значении; кринж2 как деактивированный, или снятый кринж, где под снятием подразумевается момент, когда кринж обращается на себя, схлопывается, позволяя человеку быть таким, какой он есть. Именно кринж2 автор сопоставляет с кэмпом как с эстетикой уязвимости и «несостоятельной серьезности», а кринж1 обнаруживает сходства с китчем.

Критический анализ кэмпа указывает на то, что кэмп как стиль по-прежнему является эксплуатацией уязвимости, следовательно, не доводит начатую им терапевтическую работу до конца. В качестве альтернативы, или эстетики посткэмпа, автор предлагает обратить внимание на концепцию слабой эстетики (гипоэстетики), через которую зритель окончательно может примириться с реальностью в ее «таковости» (бытии такой-как-есть).

На основе текстов Джорджо Агамбена «Профанации» и «Грядущее сообщество» автор осмысляет кринж как агента профанации, то есть как актора освобождения от диспозитивов власти. В отличие от другого актора — пародии, в основе которой лежит дистанция к своему предмету, в основе кринжа лежит событие исчезновения этой дистанции. По мнению автора, эта специфика кринжа позволяет случиться радикально профанному опыту откровения, а значит, становится возможной трансгрессия через кринж, пример которой можно встретить в текстах Жоржа Батая и современном психоделическом кинематографе («Всё везде и сразу», 2022).

Статья посвящена анализу кринжа как специфического аффекта, характерного для нынешней культурной ситуации. Размещая кринж в широком историческом контексте, автор прослеживает его связи с категориями «возвышенного» и «прекрасного», а также темой «двойного предательства», играющего важную роль в современной мысли (например, у Славоя Жижека и Резы Негарестани). Особое внимание уделяется анализу фильма Дмитрия Дьяченко «Чебурашка» (2023). Применение анализа, основанного на теории исчисления сред и коинсидентальной теории, позволяет рассмотреть фильм как симптоматическое явление и связать фигуру Чебурашки как носителя «кринж-аффекта» с новыми онтологиями, появляющимися в последнее десятилетие, а также выявить общеонтологическое основание связанных с ним пластическо-динамических комплексов и аффектов.

Эти общеонтологические основания указывают на особое место, занимаемое миром, в котором кринж становится господствующим аффектом, в истории Имманентного Невозможного: специфической дистрибуции существующего и несуществующего, определяющей онтоэкономическую ситуацию Нового времени. Специфические черты, объединяющие Чебурашку как с центральными мотивами философии последних десятилетий, так и с героями советского кино 1970–1980-х годов, позволяют указать на переходную роль «эпохи кринжа», которая подготавливает транзит от господства Имманентного Невозможного к миру удерживания-вместе-разделенного. Именно требование такого перехода содержится в специфическом «императиве разворачивания», который благодаря средовому анализу выявляется как центральный в аффекте кринжа. Статья заканчивается указанием на то, что само это требование в рамках «эпохи кринжа» существует как невыполнимое и указывает на специфическое бессилие героя этой эпохи. «Умение читать», или просвещение нового типа, предлагается как способ выхода из этого тупика.