О встрече Николая I с местными жителями во время поездки на Кавказ (1837) в документах и трудах дореволюционных авторов

Полный текст

В отечественной историографии путешествие Николая I по Кавказу в 1837 г. мало освещено в силу небольшого количества источников, введенных к настоящему времени в научный оборот. Несмотря на скудность источников, описание путешествия Николая I содержится в трудах А.П. Берже [Берже 1884], Г.И. Филипсона [Воспоминания… 1883], В.А. Потто [Потто 1894], а также в воспоминаниях Фирсова [Шлыков 1888a, Шлыков 1888b] и мемуарах М.А. Кундухова [Мемуары… 2001]. В этой связи для полноты и разностороннего изучения этого без сомнения исторического путешествия определенное значение может иметь введение в научный оборот новых архивных документов.

А.П. Берже, описывая путешествие, отмечал:

«В летописях русского владычества на Кавказе есть события, которые прошли будто незамеченными не смотря на несомненную историческую их важность и значение. К таким событиям относится, между прочим, поездка императора Николая на Кавказ, предпринятая 1837 году ровно 115 лет спустя после похода Петра Великого в Дагестан. Это был другой венценосец России, ступивший на кавказскую почву и на этот раз не со стороны Каспия, а северо-восточного берега Черного моря, где война наша с черкесами была в полном разгаре» [Берже 1884: 377].

В 30-е гг. XIX в. движение мюридизма приобретало особенно яростный характер, несмотря на гибель в 1832 г. первого имама Кази-муллы. Оно не только не угасало, но становилось все интенсивнее. После смерти в 1834 г. второго имама Гамзат-бека во главе движения, которое начиная с 1833 г. постепенно усиливалось в Дагестане и Чечне, стал Шамиль [Гордин 2014: 178]. 1836 г. был ознаменован крупными успехами Шамиля. К концу года ему удалось подчинить себе все горские общества в Дагестане, значительную часть Аварии, определенные успехи были достигнуты в Чечне. Российское командование начало осознавать, что перед ним «вырастают очертания единой мощной системы сопротивления, системы, разрозненные части которой скреплены стройным религиозным учением» [Гордин 2014: 167].

После нескольких поражений российских войск в 1836 г. в Петербурге «стало ясно, что надо или наращивать военную мощь на Кавказе или искать некие компромиссные пути – иначе война будет длиться долго, поглощая все больше и больше средств» [Гордин 2014: 178–179]. Именно в это время Николай I принял решение посетить Кавказ. В 1837 г. для подготовки высочайшего визита на Кавказ в Кавказский край был командирован флигель-адъютант гвардии полковник Хан-Гирей. Он должен был позаботиться о том, чтобы представители северокавказских народов встретили императора «достойным» образом. Депутаты должны были быть прилично одеты и обуты. Депутаты должны были содержаться за счет миссии до окончания церемонии встречи с Николаем I. Определенную сумму денег планировалось израсходовать для «подарков» тем лицам, которые будут использованы для рассылки по горным обществам с целью склонить их к вступлению в переговоры с властями [Кумыков 1968: 30].

Миссия Хан-Гирея с марта по сентябрь 1837 г. выполнила поставленные перед ней задачи подготовки населения к приезду императора, на местах были выбраны и утверждены депутаты и т.д.

Воспоминания Г.И. Филипсона и В.А. Потто

о высадке Николая I на побережье Черного моря

После Петра I, побывавшего с походом в Дагестане, нога русского императора не ступала на кавказскую землю 115 лет, и не только Россия, но и вся Европа следила за этим путешествием.

В.А. Потто, описывая во время шторма на море разговор флигель-адъютанта А.Ф. Львова, сопровождавшего Николая I, отмечал:

«…кажется, не следовало бы вам путешествовать по Черному морю в сентябре», государь ответил: «Это правда, но вся Европа знала, что я еду на Кавказ, и если бы я отменил свою поездку – что бы она сказала!» [Потто 1894: 83].

Г.И. Филипсон писал:

«21 сентября [1837 г.] накануне приезда Государя подула бора, она была не из самых сильных. Вечером 22 сентября, мы наконец, увидели два парохода, на которых был Государь со свитой. В первый раз русский царь посещал Кавказский край и, хотя это посещение было устроено не так театрально, как бабка его посещала Новороссийский край, но конечно с не меньшею пользою. С большим трудом император вышел на берег в Геленджике, где ему приготовлена была квартира в доме коменданта. С ним была большая свита Великий князь наследник, граф Орлов, князь Меньшиков и др.» [Воспоминания… 1883: 252].

24 сентября 1837 г. пароходы снялись с якоря и пошли в Поти, откуда император через Кутаис поехал в Тифлис. Его путешествие по Закавказскому краю было неудачным и оставило неприятные впечатления [Воспоминания… 1883: 254]. 27 сентября императорский пароход прибыл в Редут-Кале. Буря стихла, но волнение оставалось еще сильным. Император сел в катер, чтобы высадится на берегу.

В.А. Потто, описывая разговор императора с Г.В. Розеном, отмечал:

«Было совсем темно; даже ближайшия горы тонули во мраке, и только видно было как по их хребтам сверкают и движутся огненныя точки. – «Что это Такое?» спросил государь. «Это, ваше Величество, костры не мирных черкесов, которые собрались, узнав о вашем приезде», – отвечал командующий кавказскими войсками генерал Г.В. Розен [Потто 1894: 83-84].

Оттуда император отправился в Тифлис окружным путем, через Зугдиди, Кутаиси и Армянскую область. В Ахалцыхе он посетил могилу павших в 1828 г. воинов и повелел воздвигнуть над ней памятник. В Гюмри в его присутствии была заложена сильная пограничная крепость, церковь во имя Святой Александры, и сам город был переименован в Александрополь. Далее, посетив первопрестольный армянский монастырь Эчмиадзин, император переночевал в Эривани, во дворце последнего персидского сардара. Оттуда он через Делижанское ущелье отправился в Тбилиси. Его встречали главнокомандующий на Кавказе Г.В. Розен, тифлисский военный губернатор М.Г. Брайко, грузинский гражданский губернатор Н.О. Палавандов.

Император был недоволен, причина его недовольства выяснилась: он ехал в край благодарить войска за их боевую службу; останавливался в каждом городке и в каждом местечке, где стояла хотя бы одна рота. Накануне въезда его в Тифлис он получил донос о злоупотреблениях командира Эриванского карабинерного полка князя Дадиани¹. Злоупотребления эти, подтвердившиеся «секретным дознанием», касались нижних чинов. Император, разговаривая об этом с главнокомандующим Г.В. Розеном, сказал: «Я этого никогда не прощу» [Потто 1894: 85].

На 9 октября был назначен развод Эриванского полка, происходивший на Мадатовской площади, где с князем Дадиани перед разводом были сорваны эполеты, он был лишен флигель-адъютантского звания и сослан в Бобруйск. 10 октября был проведен смотр для войск, собранных под Тифлисом, императора ожидали четыре батальона пехоты Эриванский, Грузинский, учебный и 16-й линейный, два дивизиона Нижегородских драгун и несколько батарей пешей артиллерии [Потто 1894: 85].

12 октября император из Тифлиса отправился во Владикавказ по военно-грузинскому тракту. По дороге случилось трагическое происшествие.

В.А. Потто описывает его так:

«Была непогода, тучи заволокли все небо – ожидали ливня. Царская кавалькада из нескольких экипажей выехала очень рано; из местных властей государя сопровождал только исправник. И вот на крутом Верийском спуске, проложенном прямо над глубоким оврагом, лошади понесли коляску государя. Испугавшийся форейтор сумел повернуть несущихся лошадей к горной стене, и коляска опрокинулась на самом краю пропасти. Государь упал, но остался невредимым» [Потто 1894: 87].

Это же происшествие описывает и Г.И. Филипсон:

«Выезжая из Тифлиса, спускаясь с горы, лошади понесли экипаж, в котором сидел Государь и граф Орлов; на крутом повороте экипаж опрокинулся, и Государь упал на краю глубокаго обрыва. К счастию, это падение не имело никаких серьезных последствий» [Воспоминания… 1883: 255].

Дальнейший путь императору пришлось ехать верхом, накинув на плечи бурку. Доехав до Коби, император пересел в коляску, ночью добрался до Владикавказа, где его уже ждали депутаты [РГВИА. Ф. 405. Оп. 6. Д. 2176. Л. 363–364 об.]. Из-за позднего времени прием был отложен до утра.

Встреча Николая I с горскими депутатами во Владикавказе

В.А. Потто, освещая подготовку встречи императора с горскими депутатами, писал:

«Ночью к графу Орлову, сопровождавшему государя, явился пристав и просил передать государю: нельзя ли отменить прием депутатов, так как среди них есть люди, за которых поручиться нельзя. – Зачем же вы их брали? – удивлялся Орлов. – Не взять этих людей не было никакой возможности, – отвечал пристав – они хотели ехать непременно. Люди эти пользуются в горах огромным влиянием, и отказ мог вызвать мятеж целого племени. Орлов доложил государю. – Все это вздор, – отвечал император – я их приму завтра перед самым отъездом» [Потто 1894: 87-88].

Автор явно лукавит, горцы, которые должны были быть представлены императору, были тщательно подобраны кавказской администрацией во главе с Хан-Гиреем в результате длительной подготовительной работы перед приездом императора. Из приведенного в приложении списка видно, что многие из горских депутатов имели военные звания.

В.А. Потто, описывая саму встречу, отмечал:

«14 октября в 8 часов утра депутаты собрались на площади; на страже стоял целый батальон пехоты с заряженными ружьями и собственный Его Величества конвой, прибывший с императором из Петербурга. Казаки также сидели верхом с ружьями на изготовке. Государь вышел вместе с А.Ф. Орловым в сюртуке без эполет, с черкесской шашкой через плечо. Сойдя с крыльца, государь обошел батальон, поздоровался со своим конвоем, и затем, встав на площади, громко сказал депутатам: «Подойдите ко мне!» Триста вооруженных по обычаям своей страны горцев окружили императора. «…мы дрожью дрожали за жизнь царя» – говорил один старый линеец.

Государь через переводчика говорил с каждым племенем отдельно, выслушивал их просьбы, советовал «жить мирно и спокойно». Тут среди карабулаков император увидел человека огромного роста с нахмуренными бровями. Положив ему руку на плечо, он сказал: «Передай твоему народу, что он дурно ведет себя; пусть постарается исправиться, пока продолжается еще мое благоволение». Стоящий рядом старик с чалмой на голове ответил государю: «Мы боимся, чтобы нас не заставили переменить веру!». Государь указал рукой на гвардейский конвой из горцев и сказал: ваши дети могут передать вам, что они в Петербурге имеют своего муллу. Для меня все веры терпимы. Прощайте!» [Потто 1894: 88].

Депутаты расступились, но опасности не окончились, так как представители горских народов выразили настойчивое желание сопровождать царский поезд до первой станции. Государь изъявил на это согласие и приказал своей коляске выехать за город и там ожидать его прибытия. Вслед за экипажем поскакал конвой, за ним – огромная толпа депутатов. Государь сел на поднесенную ему в дар кабардинцами лошадь и выехал из крепости в сопровождении только хорунжего Фирсова. Император по узкой дороге направлялся в госпиталь.

«В госпитале императора не ждали, но порядок в нем он нашел образцовый. Из госпиталя государь спустился к Тереку, переехал его вброд, увидел войска для его конвоирования, отпустил пехоту домой, а сам, пересев в экипаж, отправился в путь, сопровождаемый казаками и горцами. Донские казаки менялись на каждом посту, но собственный конвой Его Величества и горцы, служившие в Варшаве и Петербурге, только меняли лошадей, которых готовили для них на каждой станции. Перед Екатериноградом, где путь был особенно опасен, присоединилась гребенская сотня с двумя казачьими орудиями, под командой полковника графа Стенбока» [Потто 1894: 89].

Полковник Фирсов², описывая встречу императора с депутатами во Владикавказе, отмечал:

«Во время посещения императором Николаем Павловичем Кавказа в 1837-м г., в Владикавказе были приготовлены для представления Его Величеству, в числе прочих, депутаты от покорных горцев разных племен леваго фланга – до трехсот человек. Пристав этих народов, войсковой старшина Золотарев; как более, знакомый с их нравами, счел нужным на всякий случай заявить конвойному офицеру, сопровождавшему Императора, в то время корнету (подпоручику) Ф–ву, что из числа депутатов карабулакскаго племени есть люди тихаго нрава и с добрыми намерениями; но из них немало найдется и таких; которые по своему закоренелому фанатизму и двуличности, крайне, не благонадежны, так что, за поведение их во время представления, равно и за безопасность, он не смеет поручиться; следовательно он менее всего желал бы допускать их к Государю Императору, опасаясь их к Государю Императору, опасаясь тех последствий, какие были в Чечне при подобном сборе горцев, во время переговоров о перемирии в 1826-м г., с генералами Грековым и Лисаневичем, заколотыми одним фанатиком горцем среди отряда, кинжалом до смерти. Между тем, несмотря на такое предупреждение пристава, народов этих по сложившимся обстоятельствам нельзя было не допустить до представления, а также воспрепятствовать их желанию быть в числе депутатов, как людей по отваге и удальству наиболее уважаемых среди своего населения. Корнет же Ф-в, будучи от конвоя постоянным ординарцем Его Величества, предпочел все-таки о сомнительном поведении карабулаков донести до сведения бывшаго в свите, генерал-адъютанта графа Орлова, который в ту же минуту доложил об этом Государю. Выслушав хладнокровно доклад Его Сиятельства, Император вслух произнес: Все это вздор!». Вечером в тот же день отдано было на всякий случай приказание: к 8-ми часам утра следующаго дня в крепости, неподалеку от квартиры Императора, поставить для охраны линейный баталион с заряженными боевыми патронами ружьями, имея их к ногам и не делая на караул; а депутатов всех элементов без изъятия ввести в крепость пешими, без ружей (позволив им однако иметь при себе шашки, кинжалы и пистолеты) и разставить их кругом квартиры по нациям. Конвойным казакам и горцам велено было быть конными и стоять позади депутатов с заряженными ружьями, держа их в левой руке на ноге. Когда все это было готово, Его Величество, в сопровождении графа Орлова (оба были в сюртуках без эполет), вышел из покоев, поздоровался с конвоем и депутатами и, приняв от последних хлеб соль прошел к линейному баталиону, где было несколько человек с георгиевскими крестами. Государь разспрашивал их о службе и более представительных из них назначал самолично к себе в гвардию. Затем, войдя в круг горской депутации, беседовал с их представителями, приказывая передать народам своим, чтобы они набегами не опустошали казачьи населения. Обходя таким образом депутацию, Император подошел к стоявшим отдельно карабулакам и увидев среди их одного горца большого роста с злобною физиономиею, при аршинном если не более кинжале, Император, положив ему, на плечо руку, сказал стоявшему около, Него переводчику: «Передайте этому народу, что, они, дурно, себя ведут и чтобы они, пока продолжается Мое благоволение к ним, – постарались как можно скорее исправиться». На это старший из них по летам с чалмою на голове, растерявшись от грозных слов Монарха, робко ответил через переводчика: «Мы боимся, как бы по изъявлении нами совершенной покорности не переменили нашу веру». Тут Его Величество, указывая на свой конвой из горцев, сказал: «У Меня все веры терпимы и вот ваши дети могут передать вам, что у них в Петербурге есть мулла». После этого, Император, войдя в покои, приказал депутатов отпустить. Тогда графом Орловым велело было бывшему при Государе ординарцу корнету Ф–ву, приготовить Его Величеству верховую лошадь, назначить урядника и казака для сопровождения Императора и поставить их до особаго приказания с лошадьми за зданием так, чтобы мало кто это видел. По выполнении корнетом Ф–м этого, приказания, ему велено было немедленно войти в покои и ожидать приказаний Его Величества. Вместе с тем, к подъезду подана была закрытая коляска, в которую поспешно сел граф Орлов с царским камердинером, и как только коляска тронулась, все начальствующия лица и горская депутация последовала за экипажем, полагая, что в нем поехал Император. Между тем, Его Величество остался один в покоях, наблюдая оттуда за ехавшей через мост за Терек свитой и депутацией, державшей направление к расположенным на левой стороне Терека войскам. Находившиеся под начальством генерал-майора Донскаго войска Николаева, в ведении коего состояли там пеший егерский баталион, взвод казачей конной артиллерии кавказскаго войска (в первый раз по форме обмундированный), сотня донских казаков и служившие в конвое горцы. Когда вся свита, местное начальство и депутация подъехали к войскам, Император приказал стоявшему все время ординарцу корнету Ф–ву подать лошадь, взял ногайку и, садясь па лошадь, спросил у стоявшаго тут урядника, может-ли она выносить удары ногайки? – но не дождавшись ответа, отпустил лошади два удара и поехал в сопровождении корнета Ф-ву, урядника и казака по направлению к госпиталю. Там, сделав наскоро осмотр, Государь последовал к ожидавшим Его войскам. Когда Он подъезжал к баталиону, стоявшему на правом фланге, барабанщик ударил генеральный марш; в это время лошадь, на которой сидел Его Величество, никогда не слыхавшая подобного звука и не видевшая такой массы народа, мгновенно поднялась на дыбы и круто повернула в сторону, стараясь сбросить с себя седока. Но Государь спокойно опустил ей несколько горячих ударов и полудикое животное на некоторое время присмирело. Вскоре однако лошадь вторично взвилась на дыбы, делая крутые повороты влево и вправо, и быстро ложась на передния ноги, видимо стараясь во что бы то не стало освободится от седока, но Его Величество, нисколько не теряя присутствия духа, покороче взял удила и как-бы прирос к седлу, отпуская разгорячившейся лошади удары до тех пор, пока, наконец, она вынуждена была стать как вкопанная. В эти минуты у всех душа замерла от страха за жизнь Царя; но к счастью, мужество Монарха сломило дикость и упорство животнаго, хотя все ясно сознавали, что очень трудно было удержаться в седле каждому смертному, не обладай он рыцарской отвагой и не будь таким лихим наездником. Всех присутствующих такая удаль до нельзя поразила, даже полудикие горцы, которым в то время жизнь Царя была меньше дорога и те взволновались и чуть не в изступлении кричали Алла, Аллах!

Как не упрямилось полудикое животное, но Император сумел все-таки подъехать на ней к баталиону и проехать по всей линии войск, здороваясь с ними и отдавая кому следует свое царской «спасибо». Лошадь под Его Величеством была вся в мыле и лихорадочном состоянии, широко раскрывая, ноздри и недружелюбна сверкая глазами; – по лицу же Императора ручьем катился пот видно было, что Он, укрощая лошадь и обуздывая ея свирепыя порывы – сильно устал.

По войску Император выразил Егерьскому баталиону особую благодарность; командиру-же этого баталиона, майору Резенпуло, Его Величество подавая свою руку сказал: «Я не забуду вашей фамилии». Затем Он слез с, коня, сел в поданный экипаж и, распрощавшись с войсками, начальством, депутацией и массою народа, при общих криках не смолкаемаго «ура» изволил отбыть из Владикавказа в город Пятигорск» [Шлыков 1888а].

Далее Фирсов пишет:

«Для конвоирования Государя Императора из Владикавказа до станицы Екатериноградской была приготовлена сотня гребенских казаков и взвод конной казачей артиллерии под начальством командира Штенбока. на пути следования император заметив, что у конваирующих Его гг. офицер были отросшие бороды, по приезде в ст. Есатериноградскую, обращаясь к графу Штенбоку, сказал: «Все у тебя хорошо, но эполеты к бородам и на оборот нейдут» [Шлыков 1888b].

Встреча Николая I с горскими депутатами

в Екатеринограде и Ставрополе

Фирсов, описывая встречу императора с депутатами в Екатеринограде, отмечал:

«Переночевав в Екатеринограде, Его Величество в 8-м часов утра осмотрел местный лазарет, где, найдя все исправным, проследовал в церковь, которая в то время была весьма ветхая, не мало грозившая молящимся опасностью. По выходе из нея, Его Величество, приняв от стариков приготовленную для него хлеб-соль, благодарил их за службу и, в ознаменование своего пребывания, тут же пожертвовал им на сооружение новаго храма из собственных сумм 40 тысяч рублей» [Шлыков 1888b].

Император помимо встречи с депутатами [РГВИА. Ф. 405. Оп. 6. Д. 2176. Л. 69–69 об.] сделал распоряжение об исправлении триумфальных ворот и приказал сохранять их, как памятник Екатерининского века.

Далее В.А. Потто описывал путешествие от Екатеринограда до станицы Прохладной:

«Из Екатеринограда государь выехал опять верхом на прекрасном кабардинском иноходце, приказав следовать за собою и конвою. Государь дорогой разспрашивал Фирсова, скакавшаго рядом, о крепости Нальчик, о горе Бештау, о Машуке и других замечательных местностях. Дорогу в 22 версты до станицы Прохладной государь сделал за 40 минут и прибыл в сопровождении лишь нескольких казаков [Потто 1894: 89].

Это же подтверждает и Фирсов:

«Свита и прочия начальствующия лица, не приготовившись ранее ехать с Государем верхом, посадились в экипажи и направились со всею скоростью экипажной езды за Императором, державшим путь в станицу Прохладную. На скаку Государь переводя дух разспрашивал не остававшаго от него корнета Ф-ва о месте расположения Нальчика и города Пятигорска... По приезду в станицу Прохладную все население ея при неумолкаемом «ура» встретило Государя Императора с хлебом солью. Откушав и выпив за здоровье храбрых терцев чарку водки, Его Величество, распрощавшись с народом, напутствуемый благими пожеланиями, отбыл в экипаже в Пятигорск, где, осмотрев тщательно Минеральные воды и примечательности города, с впечатлением, весьма, не лишенным приятности, выехал на другой день через город Георгиевск по направлению в Ставрополь» [Шлыков 1888b].

М.А. Кундухов³, описывая встречу императора с депутатами, указывал:

«На приеме горских депутаций раздражение императора к горцам, не желающим покориться, выразилось в полной мере. Со всеми представителями народов он «говорил очень благосклонно, исключая из этого злополучных чеченцев, которых упрекал в неверности ему и его русским законам». Те отвечали, что на самом деле преданы государю и готовы исполнять его законы, но произвол русского начальства на Кавказе вызывает у них возмущение. Затем они попытались подать Николаю прошение с изложением этой ситуации. Император разозлился, назвал все сказанное чеченцами клеветой и приказал им «выкинуть из головы вредные мысли, внушаемые неблагонадежными людьми» [Мемуары… 2001: 101].

В Ставрополе императора ожидали депутаты от закубанских народов [РГВИА. Ф. 405. Оп. 6. Д. 2176. Л. 368–369 об]. Конвой императора опоздал, потому что последние 210 верст он проскакал менее чем за 10 часов. Туда же прибыл командовавший войсками на Кавказской линии и Черномории А.А. Вельяминов, в доме которого остановился император. 18 октября у императора была насыщенная программа, он открыл мужскую гимназию, посетил губернскую выставку.

А.П. Берже писал:

«что касается самого Ставрополя, то он не понравился государю, желавшему его упразднить и вместо него основать город на Кубани. Но А.А. Вельяминов сумел отклонить эту мысль объяснением условий, парализующих экономическое развитие города, в числе которых главное заключалось в слухе о причислении граждан к казачьему сословию, уверяя притом, что с устранением этого слуха Ставрополь начнет быстро развиваться. Государь несколько минут, по-видимому, колебался, но, наконец, взяв перо, сказал: «Только уважая твое ходатайство, Алексей Александрович, оставляю город на месте» [Берже 1884: 397].

Несмотря на то, что Ставрополь императору не понравился он утвердил план города, обещал выделить льготы, о которых лично ходатайствовал А.А. Вельяминов. В 4 часа пополудни, император выехал из Ставрополя, 19-го прибыл в Аксай, где был встречен наследником-цесаревичем, а 26-го числа, в 7 часов вечера через Новочеркасск, Воронеж и Тулу прибыл в Москву. Путевые издержки по переездам императора Николая Павловича в пределах Кавказского края составили сумму в 143438 рублей 59 копеек серебром. Лошадей было загнано до 170 [Берже 1884: 398].

Так закончилось путешествие императора по Кавказу, за которым внимательно наблюдали в Европе. Оно ближе познакомило Николая I с отдаленной окраиной его империи.

Несмотря на войну, продолжался процесс постепенной интеграции региона в политико-административную систему России, одна часть горцев была лояльна, другая оказывала сопротивление. С одной стороны, велись военные действия против горцев, с другой делались заявления об «отеческой заботе» о народах Кавказа. По мере усилений позиций России на Кавказе в ее политике преобладает принцип централизации управления. Обращение к данной политике было продиктовано прежде всего тем, что территории Кавказа, присоединенные к России в предыдущие годы, все больше подвергались интеграционным процессам, в первую очередь в ходе административных реформ.

Анализ источников показывает, что своим посещением Кавказа в 1837 г. Николай I рассчитывал подбодрить войска, сражавшиеся на Кавказе против местного населения, а также оказать психологическое воздействие на горские народы, которые продолжали вести войны и установить диалог с теми, кто считался «мирными». Таким образом, значимость путешествия Николая I по Кавказу определялась необходимостью узнавания кавказских народов, а также знакомства с регионом, его общественным и хозяйственным укладом, осмотра путей сообщения и созданной инфраструктуры для войск.

¹ Дадиани Александр Леонович (1800–1865) – родился в Сенгилеевском уезде Симбирской губернии. Из симбирской ветви грузинского княжеского рода Дидиановых. В 1817 г. поступил на службу подпрапорщиком лейб-гвардии в Преображенский полк. С конца 1829 г. командовал Эриванским карабинерным полком. А.Л. Дадиан был женат на дочери главнокомандующего, командира Отдельного Кавказского корпуса на Кавказе Г.В. Розена. Обо всех злоупотреблениях в Эриванском полку было доложено императору в донесении находившегося в Тифлисе для выработки положения об управлении закавказским краем сенатором бароном П.В. Ганом. Николай I во время посещения Тифлиса при разводе 24 сентября приказал коменданту сорвать с князя А.Л. Дадиана аксельбант и прямо с площади отправил в Бобруйскую крепость для предания военному суду. После ознакомления Николая I с Кавказом и инцидента с зятем никакие заслуги не помогли Г.В. Розену сохранить доверие Николая I. Он менее чем через два месяца был отозван с Кавказа.

² В газете «Терские ведомости» был опубликован очерк, составленный со слов почтенного ветерана, жителя Горячеводской станицы, Пятигорского отдела состоящего ныне по Терскому казачьему войску, полковника Фирсова, бывшего в 1837 г., в чине корнета в числе конвойных офицеров сопровождавших Императора Николая I по Кавказу. Терские ведомости. 1888. № 94. 20 ноября. С. 3.

³ Муса Алхасович (Мусса Алхастович) Кундухов (Къуындыхаты Алхасты фырт Муссӕ; (1818–1889) – тагаурский алдар, российский генерал-майор, турецкий дивизионный генерал. В 12 лет был взят в аманаты из Тагаурского общества, в 1836 г. окончил Павловское военное училище. Был определен корнетом по кавалерии в составе Отдельного Кавказского корпуса. Сопровождал Николая I в поездке по Кавказу в 1837 г. На участке от Ларса до Владикавказа ему было доверено находиться рядом с императором и отвечать на интересующие его вопросы.

Об авторах

Зулейха Жамботовна Глашева

Автор, ответственный за переписку.
Email: zu-20.80@list.ru
ORCID iD: 0000-0002-2484-2398

Список литературы

Дополнительные файлы