Том 17, № 1 (2019)

Настоящее исследование посвящено проблеме интерпретации сюжета о суде Пилата в ранней латинской литературе. В статье представлены новые сведения из непереведенных ранее трудов Амвросия Медиоланского, Руфина Аквилейского, Иеронима Стридонского. Сравнивается восприятие суда Пилата ранними латинскими писателями со святоотеческими творениями IV в. Афанасия Великого и Ефрема Сирина. Несмотря на гонения, устроенные римлянами в первые века христианства, образ Понтия Пилата не воспринимался ранними христианами как собирательный образ гонителя и его не считали главным виновником, допустившим казнь Христа. Для Тертуллиана и Лактанция Пилат скорее является мудрым язычником, противопоставленым безумствующей, жаждущей крови толпе. Христиане не противопоставляли себя римской власти и не возлагали на нее ответственность за распятие Христа. Образ Понтия Пилата оказался чрезвычайно важным в размышлениях латинских авторов о власти и смирении. Так, Иларий Пиктавийский противопоставляет земную власть Пилата и Ирода и небесную — Христа, но в то же время Пилат, спрашивая Христа, Он ли Царь Иудейский, своим вопросом подтверждает царское достоинство Христа. Амвросий Медиоланский осуждает Понтия Пилата за властолюбие. Блаженный Иероним, пишет о том, что Пилат «невольно принял жестокое решение». Через обращение к ветхозаветным пророчествам св. Иероним пытается придать не только символическое, но и религиозное значение омовению рук Пилата и связать его с отвращением от зла и возможным прощением. Латинские Отцы Церкви и церковные писатели в основном сочувствовали прокуратору Иудеи, видя в нем жертву обстоятельств, хотя и осуждали его за слабоволие.

Публикация посвящена одному из актуальных направлений современного отечественного литературоведения — имагологии. Целью исследования стало изучение образа Флоренции. В этой связи особое внимание привлекли воспоминания и статьи Ф. И. Буслаева — известного русского филолога и искусствоведа. Он четырежды побывал во Флоренции — в 1840, 1841, 1864 и 1874 гг. Первый раз город был воспринят путешественником как сказка, во второй раз — как сновидение, с которым было трудно расстаться, в третий раз — как место, в котором осуществляется связь времен и, наконец, в четвертый раз — как музей, как сокровищница мирового искусства. Изучение мемуаров и статей ученого показало, что его внимание привлекали вторичные мотивы универсального флорентийского мифа, такие как круг, сон, прошлое, семья. Особенность восприятия данного локуса Буслаевым определяется тем, что он исследовал его не только как путешественник, но и как ученый. В статье основными при изучении образа Флоренции стали мифологический, сравнительно-исторический и типологический методы.

В статье впервые рассматривается евангельская основа образов Марфеньки и Веры в романе И. А. Гончарова «Обрыв». Подобно тому, как А. С. Пушкин оттенил идеальный образ Татьяны Лариной параллелью с ее сестрой Ольгой, Гончаров оттеняет образ Веры сопоставлением с Марфенькой. Основная тема романа — духовное состояние России, стоящей на краю «обрыва» (атеизма). Семантика имени одной из героинь — Вера — играет в романе важную смысловую роль, символизируя возможность спасения России, преодоления исторических «обрывов» с опорой на веру в Бога. Образы сестер указывают на два различных пути к святости: путь Марфы и путь Марии, описанные в Евангелии. Марфенька укрывается под сенью чужого авторитета и опыта, избегая искушения и ошибки. Вера проявляет самостоятельность, совершает ошибку, но — как сильная личность — находит в себе силы на покаяние и духовное «воскресение», повторяя судьбу бабушки и обнаруживая духовное сходство с нею. Женские образы, скрыто, но глубоко и последовательно соотнесенные с их евангельской первоосновой, являются в «Обрыве» одним из проявлений изменений в поэтике позднего Гончарова, более отчетливо демонстрирующего связь не только со Священным Писанием, но и с учением Святых Отцов Церкви о так называемой «духовной брани». В статье впервые анализируется попытка романиста, не выходя за рамки реализма, показать борьбу в человеческой душе «бесов» и Святого Духа. В последнем романе автор проявил себя не только как знаток, но и как тонкий толкователь Евангелия, показал духовные и психологические причины женской ошибки, что соотносится с судьбой евангельской Марии. Проекция на евангельские образы и реалистическое изображение «духовной брани» значительно меняют существующие представления о глубине духовного поиска Гончарова и проблематике романа «Обрыв».

Статья представляет собой первый опыт описания поэтического творчества философа, поэта, эстетика Александра Константиновича Горского (1886–1943), сделанного сквозь призму стержневой религиозно-эстетической идеи мыслителя — идеи литургической поэзии. Исследование проведено на основе подготовленного автором статьи издания сочинений А. К. Горского, где впервые было собрано его поэтическое наследие, а также на материале личного архива философа. Показана связь поэтического творчества Горского со стержневыми положениями его мысли, творчески развивающей идеи Н. Ф. Федорова, В. С. Соловьева, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева: оправдания истории, «активной апокалиптики», апокатастасиса, «внехрамовой литургии», смысла творчества и смысла любви. Рассмотрена эстетическая система Горского, его взгляды на развитие художественного творчества, концепция движения искусства от трагедии через мистерию к Литургии, понятие Центрообраза. Показаны особенности поэтической трактовки у Горского тем, идей, образов Нового Завета.

В статье анализируется образ Нила Сорского в творчестве Марка Алданова. В романе Алданова «Бред» осмысляются некоторые аспекты «Предания» и «Устава скитской жизни» Преподобного. Алданову импонирует отношение старца к человеку, снисходительность и понимание причин греховности. Персонажи романа «Бред» соотносят свои представления о вере, о свободе, о вреде уныния с духовным завещанием Нила Сорского. В романе сопоставляются события конца XV и XX вв., средневековое ощущение конца света соотносится с современным автору предчувствием атомной войны. В XV в. точка зрения стригольников изменила гармоничное представление о мире средневекового человека — в XX в., в разгар «холодной войны», персонажи Алданова пытаются найти утешение и спасение в учении Нила Сорского. Включение в повествование рефлексии об учении старца и ереси стригольников существенно расширяет хронотоп романа «Бред», насыщает исторической и общекультурной событийностью. Алданов создает героев, преодолевающих трагический пафос бытия благодаря следованию этическим принципам старца. Писатель представляет учение Нила Сорского как современное, актуальное, считая его важной частью духовной культуры человека, пережившего катаклизмы революций и мировых войн.