Том 36, № 6 (2025)

Рассматривается вопрос об оценке практики так называемой эвтаназии, прекращения жизни неизлечимо больного человека, в свете практической философии (этики и философии права) Иммануила Канта. Принудительную эвтаназию, игнорирующую свободное волеизъявление пациента, кантовская мораль определенно признает преступной и осуждает. Всеобщий принцип права, оторванный от контекста, позволяющий признать легальным всякое добровольно и самостоятельно постановленное действие, совместимое с внешней свободой лиц, мог бы служить оправданием этой практики. Однако по аналогии с первым примером категорического императива, который рассматривает ситуацию человека, намеревающегося совершить самоубийство вследствие непосильного бремени бедствий и неприятностей, можно заключить, что в случае добровольной эвтаназии, согласно принципам кантовской этики, моральному закону противоречит не максима врача, а максима инициатора-пациента. Этический идеализм Канта ориентирован на ценность гражданской свободы лиц, их права на самоопределение в вопросах личного счастья/блаженства. Лицо или коллегия, принимающие решение об эвтаназии пациента, который не может дать на то осмысленное согласие (недобровольная эвтаназия), своим решением вторгаются в сферу изначальных личных прав пациента, поэтому их максима есть частный случай деспотического, или «отеческого», практического законодательства. Такого рода максима не только не реализует всеобщий принцип права, но резко этому принципу противоречит. Учение Канта о праве и морали, на первый взгляд располагающее к безусловному оправданию медицинской эвтаназии, обоснованием либеральных ценностей в действительности делает философа принципиальным противником подобной практики.

Рассматривается фоновое знание как ключевая эпистемологическая категория, определяющая динамику интерпретации и легитимации знаний в условиях цифровой коммуникации, которая характеризуется фрагментацией смыслов и алгоритмической модерацией контента. Цель исследования — теоретическая реконструкция понятийного статуса фонового знания и выявление его функций в цифровой среде, где наблюдаются дефицит общего контекста и атомизация смысловых полей. Работа включает следующие задачи: 1) анализ концептуальных оснований личностного и фонового знания в работах Майкла Полани и Гарри Коллинза; 2) рассмотрение системно-коммуникативной теории Никласа Лумана как методологического инструмента анализа цифровых коммуникативных структур; 3) выявление символических и технических посредников, опосредующих селекцию и циркуляцию знания; 4) исследование феномена «цифровое картезианство» как нового режима истины. Фоновое знание интерпретируется как одновременно телесно-укорененная антропологическая установка и как социально воспроизводимый медиум, обеспечивающий когерентность коммуникации. На основе теоретического синтеза положений Полани, Коллинза и Лумана обосновывается тезис о селективной функции фонового знания, предопределяющего, какие сообщения воспринимаются как достоверные, а какие исключаются из когнитивного поля. В условиях гиперинформационной среды фоновое знание становится не только предпосылкой взаимопонимания, но и инструментом эпистемического принуждения, который определяет параметры легитимации истины через встроенные в пользовательский опыт когнитивные схемы. В качестве результатов исследования показано, что фоновое знание лежит в основе идеологических механизмов цифровой среды, управляя доступом к знаниям посредством алгоритмической фильтрации, нормализации нарративов и делегитимации альтернативных точек зрения. При этом анализируется двойственная природа фонового знания — как условия понимания и как средства скрытого регулирования значений в массовой коммуникации.

Анализируя традиции и преемственность отечественной интеллектуальной культуры, авторы подошли к вопросу о фигуре ученого, олицетворяющего нашу информационную эпоху и эпистемологически адекватно представляющего перспективу развития современной науки. Вопрос этот возник на пересечении двух исследовательских тем. Во-первых, речь идет о своеобразии эпистемологического стиля в русской философии (о том своеобразном понимании целей научного познания и эпистемологических условий их достижения, которое позволило отечественным интеллектуалам выдвинуть идеи, обретающие свою актуальность сегодня: целостность, историям, знаково-семиотическая природа познания, нацеленность на общение и др.). Во-вторых, — о философско-методологическом осмыслении особенностей современного техногенного этапа развития науки, где происходит радикальная трансформация структурных и инструментально-когнитивных параметров. В ходе исследований по первой теме в поле авторского внимания оказались такие отечественные мыслители-ученые, как Ухтомский, Вернадский, Флоренский, Шпет, Моисеев, Лихачев и многие др. Их отличала многогранность научных интересов и глубина проникновения в области как естественных, так и социально-гуманитарных наук — то, что сегодня в методологии науки зачастую определяется как междисциплинарность. Обращаясь ко второй теме, авторы сосредоточились на присутствующей в этой междисциплинарности и осознающейся сегодня в современной науке философско-методологической идее человекоразмерности познания. Идеи междисциплинарности и человекоразмерности отчетливо выражают социально-гуманитарную устремленность ученых-исследователей. Пересечение этих сюжетов побудило авторов обратиться к проблеме прикладнизации современной науки и осмыслению эпистемологической функции эксперта, играющего ключевую роль в информационной эпохе.

В статье представлены результаты эмпирического исследования, посвященного анализу воспринимаемых в среде повседневной жизни человека «идеальных» мест для мыслей, переживаний и действий. В исследовании приняли участие 76 студентов московских вузов, средний возраст 20,14 лет (SD=1,93), 50,7% из которых мужчины и 49,3% — женщины. Участникам предлагалось описать места, в которых им комфортно размышлять, переживать и действовать, и оценить их при помощи семантического дифференциала. В результате анализа полученных данных было обнаружено, что «идеальным» для всех аспектов психического функционирования местом является дом человека. Также идеальным местом для оптимальной мыслительной деятельности и переживаний является природная и городская среда. Для «действий» оптимальным местом, помимо дома, являются удобные рабочие места. Эксплораторный и конфирматорный факторный анализ данных семантического дифференциала позволил выделить два фактора: «безопасность» и «эстетика», соотношение которых применительно к разным местам выглядит одинаково: фактор «безопасность» является доминирующим, а фактор «эстетика» — дополнительным.

Анализируется любовь как социальный феномен в рамках системно-теоретического подхода. Отталкиваясь от сложной формулировки Никласа Лумана, определяющей любовь как «символически генерализированный коммуникативный медиум», автор раскрывает ее смысл: любовь есть особый язык (код), который структурирует коммуникацию в парных отношениях, делая возможными (сами по себе маловероятные) взаимопонимание и координацию поведения в условиях растущей социальной сложности и индивидуализации. В первой части работы проводится критический анализ предшествующих социологических концептуализаций интимности в теориях Георга Зиммеля, Мишеля Фуко и Энтони Гидденса. Показано, что Зиммель рассматривал любовь и брак как диалектику «жизненного содержания» и «социальной формы», Фуко — как пространство осуществления власти и конституирования субъективности, Гидденс — как «рефлексивный проект» формирования идентичности в эпоху «пластической сексуальности» и «чистых отношений». Во второй части детально реконструируется лумановская теория эволюции семантики любви — от куртуазной традиции и «любви как страсти» (фр. amour passion) до современной романтической любви. Любовь анализируется как аутопоэтическая система, использующая бинарный код «любовь/не-любовь» и опирающаяся на симбиотический механизм сексуальности для стабилизации коммуникации. В заключении рассматриваются современные дискуссии о статусе системы интимности в мировом обществе. Оспаривается тезис Петера Фухса о ее принципиальной замкнутости и не-сетевом характере. На примере цифровых платформ «знакомства и рейтинги» (англ. dating-and-rating) аргументируется позиция, согласно которой интимные отношения, несмотря на свою кажущуюся приватность, интегрированы в глобальную коммуникативную сеть и подвержены тем же процессам технологизации и медиатизации, что и другие социальные системы.

В статье рассматривается текущее состояние методологического аппарата наук о культуре. В условиях современных общественных изменений междисциплинарный подход, объединяющий антропологию, социологию, культурологию и исследования медиа, оказывается неэффективным. «Сильные» теоретические концепты, такие как «глобализация», «глокализация», «цифровизация, «постколониализм», концепция Глобального Юга, а также другие «метандеи» часто обобщают и упрощают культурные различия, что ведет к игнорированию или недооценке специфики различных культур и их особенностей. Современные работы социологов культуры, например, исследования А. Реквица, У. Бека, З. Баумана, Д. Гребера и Д. Уэнгроу и других авторов, часто фокусируются на анализе узких концептов. Философские подходы, с другой стороны, ограничиваются компаративистским анализом или предлагают игнорировать утилитарную составляющую при изучении культур и их взаимодействия, что не является плодотворным в современном контексте, поскольку часто культурный диалог строится именно на утилитарных началах. В статье отмечается, что прослеживается взаимосвязь между технологическим и экономическим развитием и увеличением количества исследований, касающихся культурной идентичности. Однако категориальный аппарат данных исследований часто критикуется за обезличивание культурных групп и общностей. В целом можно утверждать, что развитие методологии в науках о культуре происходит внутри критического анализа. Делается вывод, что методологические процессы в науках о культуре отражают процессы в естественных и гуманитарных науках, но из-за неоднозначности предмета и травматичного, зачастую насильственного, взаимодействия между культурными сообществами в XX веке формирование четкого научного фундамента заняло значительно больше времени. В итоге, несмотря на методологическую несогласованность и отсутствие четкой структуры, процесс «кристаллизации» (структурирования) в науках о культуре продолжается.

Статья посвящена обсуждению концепции непосредственности как культурного стиля слишком позднего капитализма американского философа и исследовательницы современной культуры Анны Корнблю. Отмечается весомый вклад данной концепции в осмысление динамических трансформаций современной культуры. Согласно Корнблю, сегодняшний капитализм характеризуется ускорением процессов обращения, а также растущей ролью социальных сетей и интернет-платформ. Ускорение обращения влияет на сферу культуры, которой все более свойственна непосредственность — избегание посредников и опосредующих форм, интимность и имманентность, персонализм и индивидоцентричность. В литературе все более заметен жанр автофикшна, кино все чаще свойственна имманентность, а философию наводнили автотеории. По Корнблю, непосредственность является проблемой для критического осмысления противоречий современного общества, так как любая серьезная теория требует опосредования — возвышения над эмпирической видимостью и системного взгляда. Тем не менее в статье оспаривается капиталистическая детерминация выявленных Корнблю культурных трендов. Для того чтобы их должным образом раскрыть, необходим сдвиг от политэкономической к антропологической оптике. Главная уязвимость концепции Корнблю заключается в том, что она является попыткой снять ответственность с левых теорий за то, к чему они привели. Соответственно, делается вывод, что искать первопричину непосредственности как культурного стиля нужно не столько в капитализме, сколько в порожденных левой критикой контркультурных тенденциях, способствовавших подрыву классового анализа, фрагментации общества и зациклизации на проблемах расы, пола и гендера, что отчасти и привело к персонализации и имманентизации культуры.