Новая и новейшая история

В статье дается краткий обзор существующих в историографии точек зрения на трансформационные процессы в Священной Римской империи германской нации после заключения Вестфальского мира в 1648 г., когда она постепенно утрачивала черты универсальной монархии, но сохранила за императором статус первого в иерархии европейских государей. Независимо от взглядов исследователей, сущность трансформационных процессов в Германии, за редким исключением, объясняется через постепенный упадок имперских институтов, хотя они оставались жизнеспособными на протяжении еще полутора столетий. Среди причин упадка называют «партикуляризм» территориальных правителей, противоречия между имперской и династической политикой Габсбургов, австро-прусский дуализм, а также внешние факторы – серию войн за наследство в Европе и Французскую революцию. Более подробно в статье рассматриваются исследования, затрагивающие такой важный, но неочевидный для судьбы Священной Римской империи фактор, как появление в 1721 г. в европейском международно-правовом и дипломатическом пространстве еще одной империи – Российской, претендовавшей сначала на равенство со Священной Римской империей, а впоследствии и на статус державы – гаранта ее политического устройства. В центре внимания автора работы, посвященные германскому направлению внешней политики России; проблеме признания императорского титула российских государей Священной Римской империей; голштинскому вопросу и легитимации наследников российского престола – великих князей Петра Федоровича и Павла Петровича – как герцогов Гольштейн-Готторпских; дискуссиям о гарантии Россией Тешенского мирного договора 1779 г. и конституции Священной Римской империи; особенностям формирования российского внешнеполитического курса. Автор приходит к выводу, что в истории взаимодействия России с институтами Священной Римской империи есть еще немало лакун.

Анализ народных восстаний в Пьемонте в период французской оккупации в 1797–1801 гг. выполнен с учетом методов изучения коллективного насилия, разработанных Т. Гарром, Ч. Тилли и Р. Коллинзом. Во-первых, политические процессы в Пьемонте 1790-х годов протекали аномально, они осложнялись экономическим кризисом и коллективное насилие со стороны социальных низов было вызвано желанием восстановить социальную справедливость и разрешить локальные конфликты социального и политического характера. Внутри социальных страт уже сформировались группы, которые находились друг с другом в состоянии перманентного конфликта. Во-вторых, в моменты восстаний их участники часто присваивали право на насилие. В локальных ситуациях такое насилие имело авторитарный характер, поскольку протестующие группы, как правило, формировали альтернативные государству центры власти на местах. В-третьих, паттерны коллективного насилия в ходе восстаний передавались в ускоренном темпе, и происходило это независимо от тактики восставших. Особую жестокость бунтующие группы проявляли по отношению к французам и местным политическим активистам («якобинцам»). В-четвертых, уровень насилия со стороны социальных низов в фазах наивысшего подъема восстаний, в июле 1797 г., был сравнительно низким, а в мае 1799 г. более высоким, так как стереотипизация образа врага — «якобинца» — для восставшего крестьянства и горожан в мае 1799 г. была максимальной. В 1800–1801 гг. социальные и религиозные причины восстаний также сочетались, но насилие было разнонаправленным: оно обращалось одновременно и против слабого противника — провинциальных активистов, и против ординарных агентов власти — представителей туринского правительства. Новый для Пьемонта тип протеста, против государственного аппарата в целом, таким образом, сформировался здесь ранее, чем этот аппарат был реформирован по французскому образцу и интегрирован в имперскую иерархию наполеоновского государства.

В статье исследуется феномен «тенассура» (tenassur) — перехода бывших христианских конвертитов из ислама обратно в христианство — на примере общины «истарги» (istavris) в провинции Трапезунд в конце XIX — начале XX в. Опираясь на ранее не использовавшиеся российские консульские донесения и османские архивные материалы, авторы предлагают сравнительное и многоперспективное рассмотрение этих «оспариваемых религиозных идентичностей». Если прежняя историография акцентировала внимание на скрытых христианских практиках и локальных стратегиях диссимуляции, то в данном исследовании показано, что публичные декларации христианской принадлежности со стороны «истарги» определялись не только реформистскими декретами танзимата, провозгласившими религиозное равенство, но и тяжестью налоговых и воинских повинностей, возлагавшихся на подданных Османской империи. Их попытки добиться освобождения от военной службы путем возвращения в христианство вызывали различные реакции со стороны гражданских и военных властей — от сдержанной терпимости до репрессий. Анализ источников также свидетельствует, что вмешательство иностранных консульств, особенно российского, осложняло управление этими группами в Османской империи. Рассматривая феномен «тенассура» на пересечении права, религии, дипломатии и военной политики, статья выявляет противоречия между реформаторскими идеалами империи и прагматическими задачами государственного контроля. Тем самым работа открывает новые перспективы в дискуссии о прозапитизме, идентичности и взаимоотношениях государства и общества в позднеосманский период.

Контроль за периодическими изданиями в странах, участвовавших в Первой мировой войне, осуществлялся при помощи военной цензуры, главной задачей которой было не пропустить в публичное пространство информацию, раскрывающую военную или государственную тайну. В рамках предложенной статьи автор рассматривает особенности функционирования во время военного конфликта периодической печати в Британской и Российской империях в пределах существовавших в то время цензурных ограничений, выявляя как общие закономерности, так и специфические особенности этого процесса. Очевидно, что к началу XX в. периодическая печать не только отражала происходившие события, но и сама являлась актором, формировавшим общественное мнение, выступая посредником между властью и обществом. При этом в условиях Первой мировой войны введение военной цензуры в обеих странах было с пониманием воспринято как редакциями периодических изданий, так и читающей публикой. Случавшиеся нарушения цензурных правил со стороны прессы чаще всего были связаны не со злым умыслом, а с недопониманием их условий или с коммерческим интересом. Установленные административные предписания, в свою очередь, не всегда могли разрешить все возникавшие ситуации. К середине 1915 г. в обеих странах все чаще возникали случаи преднамеренного игнорирования цензурных запретов, которые все в большей степени выходили за пределы исключительно военной проблематики, затрагивая нараставшие политические проблемы. Однако если в Англии военная власть старалась найти компромиссные решения, то в России — по большей части прибегала к репрессивным действиям, запрещая по максимуму информацию не только военного, но и внутриполитического содержания. Следствием этого явилось все большее недоверие российских читателей к официальным новостям, а в последствии и к действиям верховной власти в целом.

«Карельскому», или «восточно-карельскому вопросу», а также связанным с ним сюжетом посвящена обширная отечественная и зарубежная историография. Он активно рассматривался в контексте Гражданской войны в России, а также советско-финляндских дипломатических отношений и военного противостояния 1918–1930-х годов. Данная статья посвящена малоизученным на сегодняшний день международным аспектам «карельского вопроса». Такой ракурс рассмотрения обозначенной проблемы стал возможен благодаря проекту LONTAD, в рамках которого был создан электронный архив Лиги Наций, на основе неопубликованных документов которого автор рассматривает процесс включения вопроса о судьбе Восточной Карелии в рабочую повестку Лиги Наций. Выделяется несколько этапов в этом процессе. Территориальные претензии Финляндии к России, в которых были обозначены российская Печенга и Карелия, прозвучали еще на Парижской мирной конференции 1919 г., но страны-победительницы не удовлетворили их. После этого карельская территория вновь стала предметом обсуждения в Лиге Наций, но уже в контексте спора об Аландских островах между Финляндией и Швецией. После заключения российско-финляндского Тартуского мирного договора в октябре 1920 г. финляндская дипломатия начала активную деятельность, направленную на привлечение внимания Лиги к проблемам карельского населения, аргументировав свои действия невыполнением советской стороной положений мирного договора. Благодаря этой активности, а также поддержке со стороны других балтийских государств, советско-финляндский дипломатический спор о Восточной Карелии приобрел статус международного и в итоге был включен в рабочую повестку Лиги Наций как самостоятельный вопрос.

В последние годы Второй мировой войны начался процесс формирования новой системы международных отношений, центральную координирующую роль в которой, по замыслу государств антигитлеровской коалиции, должна была играть Организация Объединенных Наций (ООН). Уже на данном этапе союзные страны создали ряд специализированных учреждений, которые вошли в «семью» ООН. Многостороннее сотрудничество затронуло и сферу образования, активное международное взаимодействие в которой представлялось державам-победительницам эффективным инструментом предотвращения новых войн. В 1942–1945 гг. СССР был активно вовлечен в переговорный процесс по созданию Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО), однако так и не присоединился к ней на начальном этапе ее деятельности. В настоящей работе предпринята попытка идентификации подходов СССР к многосторонней дипломатии в указанных сферах в данный период. Источниковой базой исследования являются материалы Архива внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), а также дипломатические документы США и Великобритании, анализ которых позволил выявить особенности ведения переговоров и принятия Москвой решений по рассматриваемому вопросу. Детальное изучение источников показывает, что СССР был заинтересован в развитии профильного сотрудничества, при этом советские дипломаты отмечали, что для осуществления идеологической пропаганды у Москвы имелись иные инструменты помимо ЮНЕСКО, а принятие предлагаемых в англо-американском проекте организации правил означало, что СССР мог оказаться в меньшинстве при постановке наиболее важных вопросов на голосование. Вынесенный на обсуждение в сентябре 1945 г. «компромиссный» французский проект Устава ЮНЕСКО не менял сути неприемлемых для Москвы положений. Основной вывод исследования: решение СССР об отказе от участия в деятельности ЮНЕСКО было обусловлено в первую очередь прагматическими, а не идеологическими факторами.

Цель статьи – исследовать взаимодействие Афганистана и Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) в 1980-е годы, в том числе взаимодействие Афганистана и отдельных стран – членов Совета экономической взаимопомощи (прежде всего восточноевропейских). Задачи таковы: хронологически определить начало постоянного взаимодействия СЭВ и Афганистана; выявить и рассмотреть формы и виды взаимодействия Афганистана и отдельных восточноевропейских стран – членов СЭВ; проанализировать Соглашение о сотрудничестве между СЭВ и Демократической Республикой Афганистан (ДРА) от 1987 г. Актуальность темы состоит в том, что на примере взаимодействия Афганистана и СЭВ можно рассмотреть процесс интеграции развивающейся страны в мировую экономику. Избранная тема еще не становилась предметом отдельного исследования, что подтверждает в том числе и введение в этой статье некоторых архивных документов в научный оборот впервые. Автор использует преимущественно исторические методы исследования (сравнительно-исторический, хронологический, проблемно-аналитический и др.). Базой для исследования послужили архивные документы Российского государственного архива экономики, которые впервые вводятся в научный оборот; также используются опубликованные внешнеполитические документы СССР, относящиеся к деятельности СЭВ. Можно прийти к следующих выводам: постоянное взаимодействие СЭВ и Афганистана началось в 1979 г., еще до ввода ограниченного контингента советских войск; основными формами взаимоотношений отдельных стран – членов СЭВ (преимущественно восточноевропейских) и Афганистана были кредитование и двусторонняя торговля; Соглашение о сотрудничестве между СЭВ и ДРА от 1987 г. имело главной целью вывести отношения Афганистана и СЭВ на новый и более глубокий уровень взаимодействия, но поскольку этот документ был подписан на излете существования и Советского Союза, и СЭВ, ожидаемого эффекта он не принес.

Настоящая статья посвящена анализу двусторонних отношений Турции и Египта с момента их фактического установления в 1948 г. и до сегодняшнего дня. На протяжении этого периода развитие экономического сотрудничества Анкары и Каира отвечало интересам двух стран, однако их политическое взаимодействие характеризовалось относительной нестабильностью, обусловленной как внутренними, так и внешними факторами. С 1950 по 1990 г. основной вектор отношений Турции и Египта во многом определялся идеологическими расхождениями и конфликтными линиями между ними. Лишь глобальные перемены в мировой политике, связанные с окончанием холодной войны, позволили двум государствам сосредоточиться на взаимовыгодном партнерстве в сфере экономики. Основными источниками исследования являются официальные правительственные документы двух государств и материалы международных организаций. Авторы анализируют развитие политического и экономического взаимодействия Турции и Египта, характеризуют его основные этапы, выделяя наиболее значимые события. Особое внимание уделяется влиянию событий «арабской весны» на изучаемые процессы. Несмотря на то что ее последствия привели к открытому противостоянию двух государств в различных региональных конфликтах, торговые отношения между ними продолжали развиваться. Авторы приходят к выводу, что политические и идеологические противоречия между Анкарой и Каиром сохраняются при наличии взаимных экономических интересов. Кризис в Газе может дать новый импульс для развития турецко-египетских отношений.

В 2025 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Патриса Лумумбы — первого премьер-министра Конго, незаконно отстраненного от власти и убитого приспешниками колонизаторов. До конца 1950-х годов он был типичным конголезским эволюэ, сторонником идеи «бельгийско-конголезского сообщества», в котором африканцы и европейцы будут гармонично сосуществовать, постепенно преодолевая отрицательные стороны «старого» колониализма. После первой конференции народов Африки в 1958 г. примкнул к левому крылу африканского национально-освободительного движения и панафриканизма. Став премьер-министром, Лумумба не смог справиться с многочисленными и сложными проблемами Конго, бывшего одним из фронтов холодной войны, ареной борьбы за контроль над «сердцем Африки» и богатейшими запасами стратегического минерального сырья. Проанализированы причины несостоятельности надежд Лумумбы на силовую поддержку Ганы и СССР, что предопределило его поражение в противостоянии с прозападными силами Конго и личную трагическую судьбу. Лумумба остается символом африканской независимости и несбывшихся надежд, которые связывали с ней африканцы, что является залогом постоянного интереса к его личности и идеям. Беспристрастная оценка наследия, достижений и просчетов Лумумбы необходима сейчас, когда разворачивается новый этап деколонизации Африки, нарастает борьба африканцев за подлинный суверенитет своих стран. Источниковую базу составили документы из российских и британских архивов, выступления Лумумбы, мемуары участников событий, опубликованные официальные документы ООН, СССР, США.